Камелия Санрин - Чернокнижник

— Да с какой бы стати?! Кто вы такой, чтоб мне указывать? Я, между прочим, пока ещё принц.

Я расправил плечи, припомнив все свои столкновения с учителями. Никто никогда не смел перечить мне. Может быть, в той, другой жизни, где я не был принцем – но не в этой. По крайней мере, я такого не припомню.

Припоминание – это добавление к памяти чего‑то, чего в ней раньше не было. С того момента как я стал принцем, я многое начал припоминать. Например, свою поездку к дедушке в Кампанде.

— А вы знаете, что у моего дедушки на службе есть специальное подразделение для разговоров с такими, как вы, Мефодий Маркович?…

Мефодий Маркович вздохнул:

— Эдуард, мне нечего возразить мальчишке, апеллирующему подобными приёмами… но ты любишь книги, я знаю. Ты должен меня понять…

— Принц Капманде никому ничего не должен.

Внутри у меня что‑то защекотало от гордости.

— Ты думаешь, что научился контролировать книги – на самом деле это книги контролируют тебя…

Я невозмутимо развернулся, открыл дверь и вышел из библиотеки.

От двери отскочил Олег Подчебучин, отвернулся, рассматривая стену напротив.

Было когда‑то давно время наших совместных игр. Было то в детском садике «Калинка» (или «Малинка»? – не помню), и во дворе нашей девятиэтажки, где мой сильный папа катал нас по очереди на плечах и пугал дикими гиппопотамскими выкриками. Олежка без раздумий откликался на все мои идеи, бросаясь в огонь и в воду, если я прикажу – и радовался. И я радовался нашим играм, пока однажды не загнал Олежку на берёзу и не приказал ему:

— Прыгай! Ты – белка–летяга.

Летяга прыгнул и приземлился со сломанной ногой. И лежал на земле, тихонько поскуливая, потому что я запретил ему кричать. И смотрел на меня доверчиво как всегда. Ждал терпеливо помощи.

И я не могу этого забыть. В какой бы из моих жизней это ни случилось – я уже не могу беспечно играть с Олежкой. Не могу ни позвать куда‑то, ни приказать, ни даже просто предложить что‑то для меня сделать.

Я тогда и начал читать запойно – пока он не мог ходить, лежал дома со своей сломанной ногой. А я брал из дому книжку и читал на лавочке возле подъезда. Лето было жаркое, а играть было не с кем.

В один из тех солнечных дней дверь подъезда заскрипела и выпустила Олежку. Нога зажила, гипс сняли.

— Эдя! — он бросился ко мне. — Пойдём играть!

— Не могу, мне книжку надо дочитать. — Я захлопнул книжку, зажав страницу пальцем, и отправился домой.

То был «Незнайка в Солнечном городе». За ним последовал «Незнайка на Луне», «Бибигон», «Волшебник изумрудного города», «Урфин Джюс»… Мама пыталась вытолкать меня на улицу поиграть, но папа заступался:

— У ребёнка жажда знаний. Это святое.

Я помню солнечные пылинки в моей комнате, помню наш двор, так и манивший выйти поиграть. Помню, как я отворачивался от окна и утыкался в книгу, как будто что‑то меня не пускало. Как будто я уже тогда начал искать свою Чёрную Книгу.

Я потянул Олега вглубь коридора, в сторону туалета – там удобные подоконники:

— Колись на счёт раз – подслушивал?

Олежка наглый, но не со всеми. Чаще он, как бы, воспитанный. Но не со мной:

— Случайно мимо проходил. А тут внутренний голос как заорёт: «Не проходи мимо!» – и не дал пройти мимо. — Быстро–быстро захлопал ресницами шпион.

— И что ты слышал?

— Ну, во–первых, Мефодий спятил…

— А во–вторых?

— А во–вторых… Ты принц, тебе всё можно.

И как‑то очень серьёзно на меня смотрит. Вот всегда так – слишком серьёзно он на меня смотрит. И с дерева прыгнул, потому что я сказал. Мне захотелось уйти куда‑нибудь подальше.

— Эдя, ты только не сердись, пожалуйста! Я не это хотел сказать! Я хотел сказать, можно, я с тобой?

Интересно, как люди растут, а у них глаза не меняются. Потому что у Олежки глаза сейчас точно такие же, как были в детском саду.

— Ты о чём?

— Ну, мне внутренний голос сказал… — Олежка явно соображал, что бы такое мог ему сказать внутренний голос.

— Он тебе, наверное, сказал: «Учи, Олежка, физику, а то на второй год останешься!» ; Я не удержался, взъерошил ему волосы на макушке.

— Не, я учу! А она не учится.

— Кто она?

— Физика. Я сначала честно наизусть выучивал, а Эльвира как чего‑нибудь спросит – и опять двойка. Я потом понял, что всё равно без толку.

Эльвира Михайловна – наша физичка. На мой взгляд, нормальная училка. Но к Подчебучину особый подход нужен.