Юрий Алкин - Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)

А пока ты ее ищешь – вначале уверенно, потом с надеждой, дальше уже почти судорожно, – ты все пытаешься понять, как же так вышло.

«Конечно, у тебя получится, – говорила мама, похоже, немного гордясь моим выбором профессии. – Книги ты любишь, пишешь быстро, с людьми легко сходишься. И тебе ведь всегда все так интересно. Станешь у меня знаменитым журналистом». Но, как выяснилось вскоре после окончания университета, природного любопытства и любви к чтению оказалось недостаточно. То ли в Париже хватало свежих выпускников с подобными квалификациями, то ли редакторы искали что-то еще.

Так или иначе, работы не было. Были случайные заметки. «Парк Флорал приветствует ежегодную выставку собак». Оплачивались эти литературные упражнения соответственно.

Денег на жизнь не хватало – порой на самое необходимое. Квартиру пришлось сменить на более дешевую, машина грозила развалиться на ходу, костюм для походов по редакциям истрепался до неприличия. Жизнь приобретала все более неясные очертания, хотя надежды на яркое или, по крайней мере, светлое будущее пока еще не были потеряны.

И это странное объявление появилось так кстати.

В то утро я практически безнадежно просматривал газеты. Чтение объявлений о работе давно уже стало утренним ритуалом, регулярно исполняемым, но совершенно безрезультатным. Периодически я косился на внушительную стопку неоплаченных счетов, сурово напоминавшую о необходимости немедленного заработка. Но услуги молодого талантливого журналиста очень широкого профиля как обычно никому не требовались.

Я перевернул очередной лист. Не то… не то… не то… Этим занимайтесь сами, до такого я еще не докатился. Или? Нет, все-таки не докатился. Не то, не то. Это интересно, но несерьезно. Хотя… Я поставил чашку с кофе и внимательно перечитал странное объявление. Затем перечитал еще раз. Для участия в социологическом исследовании требовались молодые мужчины в возрасте от двадцати трех до двадцати шести лет. Плата за участие была весьма щедрой и обещала решить мои финансовые проблемы по крайней мере на месяц. За репортаж о собаках платили значительно меньше. Единственным условием являлся возраст. Терять, да и делать, мне было решительно нечего.

Поначалу я чуть не повернул назад прямо с порога – с детства не люблю очереди. А эта очередь грозила многочасовым ожиданием. Извиваясь ужом, она растянулась на весь большой серый вестибюль и упиралась в стол, за которым располагался угрюмый бритоголовый мужчина.

Когда я вошел, мужчина пристально всматривался в лицо очередному кандидату. Кандидат, высокий блондин лет двадцати пяти, заметно смущался под этим строгим взглядом. Он демонстрировал натянутую улыбку, переступал с ноги на ногу, пытался что-то бормотать и в целом являл собой довольно жалкое зрелище. Наконец бритоголовый принял решение и что-то отрывисто сказал блондину. Парень развернулся и пошел к выходу. На лице у него было написано явное облегчение.

Следующему кандидату повезло больше: поговорив с ним несколько минут, бритоголовый вручил ему какую-то бумагу и небрежно указал на дверь слева от себя.

Мой здравый смысл и всплывшая в памяти стопка счетов на столе победили, и я остался. Как выяснилось часа через два, я сгущал краски – бритоголовый работал как часы. Если бы не количество обещанных денег, я бы давно ушел – настолько не нравилась мне самоуверенность, с которой эта квадратная личность управлялась с кандидатами. Некоторым он не давал сказать и двух слов. Процент отобранных был явно невысок, и я уже стал подумывать, куда податься после того, как меня отправят восвояси.

Из-за стола на меня нацелились странные глаза – водянистые, бледно-серые, почти бесцветные. Вблизи бритоголовый больше всего походил на хрестоматийного зверюгу-сержанта. Для полного сходства оставалось только одеть его в хаки. Он посмотрел на меня в упор, затем бесцеремонно оглядел с головы до пояса, насколько ему позволял стол. Видимо, что-то ему во мне понравилось, так как он одобрительно хмыкнул. Затем сипло спросил:

– Ваше имя?

– Андре Рокруа.

Услышав мой голос, он откинулся на стуле и, склонив голову, опять принялся меня молча разглядывать. Мне это стало порядком надоедать. Но тут он снова заговорил:

– Род занятий?

– Журналист.

– Расскажите, как вы провели вчерашний день.

Вопрос был довольно странный, но я решил не удивляться.

Рассказывая, я не мог избавиться от неприятного впечатления, что он совсем не слушает меня. Когда я закончил, он взял из стопки на столе скрепленную пачку бумаги и, сильно нажимая на фломастер, вывел жирную единицу в правом верхнем углу. Затем протянул мне эти листы и сказал: