Эльрида Морозова - Кто я

И снова те же мысли. Знает ли таракан о том, что делал вчера? Знает ли компьютерный человечек о том, что им управляют? Есть ли у них сознание? Думают ли они разные мысли? Может ли их прошибить пот? Может ли им присниться сон, что они любят кого-то?

А как же мой грузовик? Неужели вот он сейчас стоит в гараже, и ему снятся сны про любовь? Он бы и рад рассказать их кому-то, да только языка у него нет?

Все мне казалось неправильным. Мои чувства и мысли были похожи на чувства и мысли людей. Не это ли я хотел доказать себе всегда, когда думал о том, кто я?

Но ведь я не могу быть человеком. Я же знаю о том, что я машина.

В общем, противоречий было так много, что от них некуда было деваться. Я ворочался на своей постели. Я думал о том, что тараканы не ворочаются ночами, так как им даже кошмары не снятся. Я думал о том, что мой грузовик и соседний экскаватор тоже не переживают о том, кто они. Я думал, что только люди могут задаваться подобными вопросами. Но я не знал, задаются ли они ими.

Я когда-нибудь отвечу на этот вопрос или нет: кто я?

В этот день почему-то люди хихикали больше обычного. Нас привели в столовую вне плана. Хоть я не веду счет времени, но я понял это. Хотя бы потому, что обычно нас кормят перед работой, а тут – после.

Мы стояли в очереди и ждали. Я открутил затычку и приготовился к приему пищи. Но почему-то все было так долго, а дышать без затычки во рту было трудно. Я начал вкручивать ее обратно. Один из людей ударил меня по руке:

– Стоять смирно!

Я стоял без затычки смирно и ждал. Я помню эти моменты: откручиваешь затычку и сразу становится трудно дышать. И почему так сделано? Любая функция машины должна быть чем-то оправдана. Чем может быть оправдано это?

Я с трудом дышал, в голове слегка мутилось. Я снова хотел вкрутить себе затычку, но помнил, что мне сказал человек: «Стоять смирно!»

Наконец, нам дали пищу. Это была не та кашица, которую мы ели обычно. Эта пища была больше похожа на простую воду с каким-то привкусом. Я подождал, когда в меня ее вольют, затем уберут шланг, потом я вкрутил затычку и только тут почувствовал себя лучше.

Кто-то похлопал меня по руке:

– Желаю хорошенько повеселиться!

Я не знаю, что он имел в виду. Разве он не знал, что машины веселиться не умеют? Зачем он это сказал?

Я побежал домой. Слышал, как он сообщил кому-то по рации:

– Семьсот четырнадцатый готов!

Обычно если от меня требовали какую-то работу, то сообщали, что я должен делать. А здесь объявили, что я готов, а к чему – не сказали.

Я бежал по Корпусу домой и слушал свое дыхание. Оно было странным, не таким, как всегда. И удары таблички о тело были какими-то другими. Я прислушался к ним и вдруг понял, что к ним примешивается еще один звук: сердцебиение. Почему-то сегодня оно было особенно сильным. И я понимал, что это связано все в одну цепочку. Нас покормили после работы, нам влили не кашицу, а воду, нас приготовили к чему-то, нам пожелали хорошенько повеселиться.

Но это было совсем не весело. Кровь гудела где-то в голове, сердце стучало, как в плохом моторе. Мне казалось, что меня испортили. Как недавно оборвался канатик в подъемнике и его пришлось заменять.

Но я не представлял, как можно заменить у меня одну деталь на другую. Я выглядел более цельным, чем грузовик. И если я испортился, то, скорее, меня спишут и уничтожат, потому что я в таком состоянии не смогу делать свою работу. Только мне почему-то очень не хотелось, чтобы меня уничтожали.

С этими мыслями я прибежал к себе домой. У дверей меня уже поджидали несколько человек.

– Слушай, семьсот четырнадцатый, – сказал один. – Ты сейчас заходишь, достаешь свой член, пихаешь куда надо. И можешь не выходить из комнаты, пока не кончишь, понял? Или я тебя совсем перестану уважать как мужчину!

Я понял только, что творится совсем что-то неладное. Я вошел в комнату. К моей кровати была привязана Другая Она. Она сильно отличалась. Казалось бы: точно такая же, как и другие машины, сделанные из плоти. Но она была особенная. Она кричала и рвалась. Ее тело выгибалось на моей кровати. Еще немного, и она разорвала бы путы. Но самое главное: у нее не было затычки. У нее не было даже отверстия, куда вставляется затычка. Именно поэтому она и могла кричать. И это было очень громко.

Я остановился на пороге. Казалось, сердце сейчас разорвется на части. Меня всего трясло, как машину со сломанными амортизаторами.

Человек толкнул меня в спину:

– Делай, что тебе говорят!