Итак, перед попавшим в город молодым крестьянином открываются отнюдь не радужные перспективы. Ему суждено пребывать на самом низу общественной лестницы, если только он не пытается „незаконно“ протиснуться в высшую среду, что толкает его на путь „безнравственности“ и преступлений, оканчивающийся в большинстве случаев катастрофой, низвергающей несчастливца, даже несмотря на его искреннее раскаяние, в разряд деклассированных элементов. Если и встречаются молодые люди из сельских местностей, указывает автор в предисловии, которые имеют успех в больших городах, то это по большей части коварные, хитрые, лицемерные субъекты и, следовательно, опасные для общества. Состояние, достойно нажитое в городе, отмечает он далее, является главным выигрышем лотереи, где сто тысяч теряют, а один выигрывает.
Такова установка романа. Эта установка, несомненно, „руссоистская“. Противопоставление неиспорченной деревни испорченному городу, указание на почти неизбежную гибель, ожидающую там крестьянина, это „руссоистские“ тезисы [6] Ср., например, второе письмо пятой части „Новой Элоизы“.
. Но „Развращенного крестьянина“ ни в коем случае нельзя рассматривать лишь как продукт литературного влияния — влияния идей Руссо. Недаром Ретиф указывает, что он в этом романе воспроизвел то, что видел и чувствовал.
Непосредственный вывод из романа ясен сам собой. Для крестьянина губительно бросать деревню и идти в город. В своем дневнике Ретиф сам ясно указывает, какую непосредственную цель он ставил себе при составлении этого произведения. „Пусть мой „Крестьянин“ будет написан, чтобы показать сельчанам счастье их положения и побудить их оставаться в этом положении. Необходимо остановить поток, несущий всех в столицы, а не ухаживать, составляя роман, за более сильным“. Но перед ним невольно возникал вопрос, — достаточно ли для достижения этой цели, для пресечения этого „потока“ в города, только одного описания невзгод и несчастий, постигающих там крестьян? Он прекрасно сознавал, что дело шло не об отдельных фактах, вызванных случайными причинами, а о целом общественном явлении, и что, следовательно, для его пресечения надлежало устранить и те объективные причины, которые его вызывали. Какие же это причины? Слишком часто в деревне испытывают нужду, указывает он в самом романе. Развернутый ответ на этот вопрос мы находим, однако, не в „Развращенном крестьянине“, центр тяжести которого лежит в описании безрадостной перспективы, ожидающей крестьянина в городе, а в изданном почти одновременно, в 1776 г., и являющемся в этом отношении как бы дополнением к роману дидактическом произведении „Школа отцов“ („L’École des pères“), которое автор по собственному свидетельству, тоже составлял от полноты сердца и в котором он тоже передал то, что видел и слышал, описывая под инициалами S*** и N*** свою родную деревню Саси и соседнюю деревню Нитри, родину своего отца.
В конце первого тома этого произведения старик крестьянин, живущий со своей семьей старым патриархальным укладом, рассказывает о судьбах своей родной деревни N*** (Нитри) [7] „L’École des pères“ par N. E. Rétif de la Bretone, 1776, t. I, p. 308—376.
. Он сравнивает предыдущую эпоху с современной. Как резко все изменилось за последние десятилетия в его родном селе по сравнению с днями его молодости! Насколько в предыдущую эпоху его деревня была счастливее, чем теперь! Жители владели землей почти всего своего округа. Каждый обрабатывал свою землю и имел необходимый для сельского хозяйства домашний скот. Крестьяне жили в довольстве, и у них был лишний хлеб для окрестных бедняков. Они вели счастливый, добродетельный образ жизни. Но у этих хороших отцов оказались плохие дети. В этом повинна торговля, которой занялись жители, забросив обработку земли. Торговля не только испортила их нравы, но и обобрала их. Это произошло следующим образом. В их области выгодна аренда. Сеньоры сдавали обычно земли в аренду лишь состоятельным жителям. Вследствие повышения цен на хлеб фермеры наживались. Накопленные деньги они стремились употребить на приобретение земельных участков. Раньше они помещали свои сбережения в земельные фонды в окрестных местностях, но за последние сорок лет они начали скупать земли своих занявшихся торговлей односельчан. В результате земли, принадлежащие с незапамятных времен крестьянским семьям, попали по низкой цене в руки этих богачей. Приобретая землю, фермер стал отказываться сам от аренды или, но крайней мере, стал делать своих детей прокурорами либо адвокатами в городах, оставляя каждому из них в наследство хорошее имение, составленное из участков тридцати семейств, наследники коих принуждены были, чтобы существовать, брать в аренду те самые земли, которыми их предки владели на правах собственности. „Таким образом пять или шесть фермеров приобрели половину нашего округа и населили N… половниками вместо жителей. Теперь сок наших земель мы несем буржуа соседних городов — детям, зятьям и племянникам фермеров“. Теперь две трети деревни состоят из жалких лачуг. Раньше же можно было видеть цветущие дома. Они были куплены фермерами вместе с землей, но так как новые владельцы в них не нуждались, а половники, которым была сдана земля, имели свои жилища, то дома эти были оставлены на произвол судьбы. „Дети тех, которые в них обитали, без имущества и без пристанища, покинули местность и сделались или слугами в городах, или нищими, или, быть может, чем-либо еще хуже“. Разбогатевшие же фермеры, бывшие раньше такими же крестьянами, стали гордыми, надменными. Для их детей уже нет больше достойных жен и мужей в родной деревне. Они не хотят даже, чтобы их родственники исполняли простые деревенские работы; им подчинена вся деревня, от них зависят даже такие лица, как школьный учитель. Такова печальная судьба прежде цветущей деревни Нитри, таковы постигшие ее „за последние сорок лет“ несчастья.
Читать дальше