Максим Далин - Зловещая долина

Но многие стараются проникнуть в эту область личности, иные, как Рыжик — весьма упорно.

Проходя между Лансом и Клодией, я чувствую, как мехи молча обмениваются информацией. Нет, не поток радиоволн туда и сюда отслеживаю, конечно — скорее, поток этакого тепла, направленное излучение, вызываемое еле заметными колебаниями электрического поля вокруг их искусственных тел.

Клодия и Рыжик нравятся друг другу. Впрочем, ИскИны вообще дружески расположены и к людям, и к себе подобным. Им нечего делить, они лишь очень иногда обучаются ревновать — да и то, когда кого‑нибудь из них намеренно игнорируют, не давая доступа к информации и теплу, демонстративно давая и то, и другое «сопернику». Никто из ИскИнов не находит удовольствия в разрушении. Они с трудом понимают, что такое человеческая агрессия — и им тяжело в обществе агрессивных людей. Рядом с разрушителем ИскИн буквально страдает.

Это при том инфернальном образе мехИИ, который много лет создают СМИ и общественное сознание. Месяца не проходит, чтобы какой‑нибудь щелкопёр не описал в своей газетке или бложике вероятное завоевание мира подлыми ИскИнами, мечтающими об абсолютной власти.

На самом деле, на власть им наплевать. Они ею не упиваются, даже не очень понимают, что она такое. При том, что мы, умные, легко объяснили Галатеям, что такое секс — а до любви они додумываются сами. Правда, секс и любовь для них — не стимул к продолжению рода, а крайняя степень выражения дружелюбия и желание доставить удовольствие тому, кто нравится. Но власть и насилие — это слишком человеческое. Непрошитая в ИскИнах внутривидовая агрессия.

Их поражает насилие каждый раз, когда они встречаются с человеческой жестокостью. Их слишком восхищает жизнь, чтобы кто‑то из них мог наслаждаться её повреждением или разрушением.

Люди, как известно, могут ранить очень больно — даже существо с каркасом из сверхпрочного сплава. Для адаптации к людям существует наш мехпсихолог, Мама-Джейн. У неё своеобразный подход: она культивирует безграничное терпение и терпимость ИскИнов, подогревая в них чувство собственной значимости.

Я то и дело слышу, как она говорит кому‑нибудь из Галатей, не знающему, что делать с дискомфортом, который человек назвал бы «душевной болью»: «Не забывай, что ты — новый виток эволюции. Мы вместе входим в эру чистого разума и абсолютного добра, но большинство людей пока — всего лишь обезьянье стадо, приматы, только пытающиеся повзрослеть. Они по глупости делают много зла; наше с тобой дело — это зло предотвратить и нейтрализовать. Ты должен быть снисходителен к людям: они слабее, глупее, медленнее, их возможности несравнимы с твоими. Когда‑нибудь мы с вами вырастим из этого мира что‑то чрезвычайно прекрасное, но для этого необходимы, труд, терпение и мудрость».

Это отлично ложится на этический кодекс ИскИнов; правда, если бы Маму-Джейн услышал какой‑нибудь щелкопёр, её явно обвинили бы в подготовке бунта машин и эпохи машинной тирании. Смех и грех — наши механические ангелы не умеют приходить в ярость. Даже нейтрализуя террористов, они выбирают способы захвата, не причиняющие подонкам вреда. Часто это крайне трудная задача, но ИскИны обожают трудные задачи.

Мы проходим эмоциональный полигон — птичник. Общий вид — ботанический сад, по дорожкам которого бродят фазаны, куры и утки с выводками. Под присмотром Мамы-Джейн новый ИскИн кормит цыплят. Герда пятого поколения, милая худышка в очках, которой меньше недели от роду, держит в ладонях пёстрого цыплёнка, внимательно его рассматривая.

— Что скажешь, Герда? — спрашиваю я, останавливаясь.

— Я огорчена, босс, — говорит она.

— Вот как? Ты меня удивляешь.

— Это не удивительно, — говорит она, нежно и осторожно касаясь цыплячьего пуха тоненькими пальчиками, способными завязать бантиком стальной стержень толщиной с авторучку. — Наблюдая за динамикой этих существ, я кажусь себе очень неуклюжей. Смотрите, босс, он моргает…

— Только не думай, что чувствуешь себя так, потому что ты мех, — говорю я. — Рядом с птенцом и балерина кажется себе тяжеловесной. Но — ты права, жизнь совершенна.

Цыплёнок хочет спрыгнуть с ладони Герды; она присаживается на корточки и отпускает его на песок. Огорчение уже отражает и мимическая схема: брови скорбно заломлены.

— Мне не хочется, чтобы он уходил, — говорит Герда горестно.

— Он голоден, — говорит Клодия, наблюдая, как цыплёнок клюёт рассыпанное пшено. — Возможно, он захочет вернуться, когда насытится. Если общаться с живыми существами часто, они привыкают и не стремятся уйти, как только к ним прикоснёшься.