Кир Булычев - Жизнь за трицератопса (сборник)

Гаврилов застыл в дверях, стараясь никак не выдать себя. А женщины вновь заговорили.

– Меня смутил этот телефонный звонок, – сказала Татьяна. – Как бы ему не навредили.

– Ничего с твоим сокровищем не случится! – отмахнулась Дарьюшка. – Они, наверное, все пошли пиво хлестать. Ты же знаешь этих мужиков!

– Коля не такой, – тихо возразила Татьяна и слегка дунула на кончик локона. Локон закачался, как елочная игрушка. – Коля никогда пиво не хлещет.

– Значит, в карты режется.

– Нет! – с намеком на раздражение ответила Татьяна. – Мой Гаврилов – счастливое исключение среди мужчин.

– Еще бы! – вздохнула Дарьюшка, и это вышло у нее так противно, что Гаврилов еле удержался, чтобы не запустить в нее вазой, которая стояла на столе. – Он свою жизнь уже прожил в разврате и беспутстве, а теперь ему, конечно, хочется чего-то свеженького, нежного. Вот как ты, моя подруга. Учти, он надругается над тобой, а потом бросит.

– Как ты только смеешь, Дарья! Что ты о нем знаешь!

– А что ты знаешь? Может, он за твоей квартирой охотится?

– У него квартира получше моей. Мы уже договорились, что будем жить у его мамы.

– И ты в это поверила?

– Я верю каждому слову, каждому вздоху моего Гаврилова. Он хрустальный человек.

– Неужели ты так полюбила этого недостойного типа?

– Не смей называть его типом!

И тут уж не выдержали нервы у Гаврилова. Он набрал горлом воздуха и крикнул, вторя Татьяне:

– Не смей называть меня типом!

– Ах! – дуэтом воскликнули женщины.

И увидели: в проеме двери образовался, словно из небытия, сам Гаврилов, поскольку именно в этот момент к нему вернулось его обличье.

Шок прошел, и Татьяна гневно сказала:

– Ты подслушивал! Да?

– Нет, чесслово, я только что вошел! – ответствовал Гаврилов и уже сам был готов поверить в свои слова.

– Ну, тогда я пошла! – вскочила Дарьюшка.

Поднялась и Татьяна.

– Я провожу тебя, – обратилась она к подружке. А потом кивнула Гаврилову: – Ты подождешь? Я вернусь через пять минут и напою тебя чаем.

– Конечно…

Гаврилов присел на диван. Кажется, все хорошо? Ведь Татьяна, его невеста, все говорила добровольно?

А Татьяна вывела подругу на лестницу и зашептала горячо:

– Спасибо, Дашка! Ты отлично мне подыграла.

– Теперь он меня возненавидит!

– На полчаса. Мужчины непостоянны и забывчивы. Это мы, женщины, помним даже то, что следует забыть.

– Ну как же ты догадалась, что он заявится к тебе невидимкой? Нет, ты гений, Танька!

– Не надо быть гением. Слушай! Ксения Удалова разгуливает по Гусляру без головы – это раз. Гаврилов еще вчера мне проговорился, что ихний президент, то есть президент самозваной Академии, Минц, уже выделил невидимый концентрат, а наши городские бандиты носятся по городу на джипах и перестреливаются, чтобы заполучить это средство. Это два. Три: даже из Америки приехали шпионы. И четыре: тут звонит Гаврилов и начинает крутить хвостом по телефону. Это при его-то подозрительности, при его ревности! Значит, умной женщине ничего не стоит догадаться, что Гаврилов получил эту невидимость и намерен меня, его любимую, с помощью невидимости проверить на вшивость.

– И ты угадала!

– Не угадала, а вычислила. Это две большие разницы.

– И что?

– А то! Теперь он, страдалец, полюбит меня втрое больше. По крайней мере, сейчас он готов кефир из моих туфель лакать.

Женщины рассмеялись, и Татьяна поспешила наверх, к жениху.

Можно рассказать еще несколько историй из жизни местных невидимок. Некоторые истории забавны, другие скучны, но они ничего не изменили в жизни гуслярцев. Тем более что невидимость вышла кратковременной – час, не более. Негаданное счастье? Поэтому и поспешные решения вышли непродуманными. В общем, оказалось, что и не нужно было становиться невидимкой: пользы немного.

Помимо случаев, о которых поведано выше, некоторые гуслярские академики вели себя еще банальнее. А почему? Их подвела фантазия.

Супруги Синявские сразу, не сговариваясь, отправились выслеживать собственную дочку, ушедшую на свидание. Выследили. И стали видимыми как раз в тот момент, когда оказались всего в двух шагах от дочки, жарко целовавшейся с неким Николаем. Представляете состояние дочки-подростка? Справа – возмущенный папа, а слева – возмущенная мама! И вопят они так, будто она, дочка, украла у Николая что-то драгоценное или сама ему нечто драгоценное отдала. Но ведь она ничего не украла и отдавать тоже ничего не собиралась!..