Андрей Кокоулин: Герои из-под пера

— Ну, я пойду, — сказал Елоха.

Он поднялся.

— Что? — спросил Виктор, с трудом выплывая из размышлений.

— Спасибо вам, Виктор Палыч!

Дима шагнул к двери.

— Погоди! — всполошился Виктор. — А пистолет?

— Это подарок.

— Мне? Зачем мне? Это же раритет, память, семейная реликвия, в конце концов!

Елохин улыбнулся.

— Прадед так сказал.

Дверь скрипнула, стукнула, пропуская Елоху в сени, на веранду. Он мелькнул в окне, отщелкивая шпингалет на калитке, и пропал, закрытый краем оконной рамы.

Прадед сказал…

Вон оно как все переплелось. Тут уже и не шизофренией пахнет. Тут что-то иное. Виктор попробовал прокрутить барабан "нагана", но тот тяжело, со щелчком, сдвинулся лишь на одну камору. А что я сижу? — подумал он. Что я сижу? До утра куча времени, я могу еще успеть, у меня есть, кому помочь.

Он перебрался за "Юнис".

День превратился вечер, затем ночь черным лицом прижалась к окну, вернувшееся электричество желтым колпаком света накрыло стол.

Виктор бил по клавишам, оттискивая литеры, превращая буквы в слова, а слова — в предложения. Чай, хлеб и морская капуста подпитывали его. Он был жутко благодарен самому себе, что не выкинул банку в ведро. Благоразумно и дальновидно, Виктор Павлович. Перед смертью вы вообще являете одни чудеса.

Машинка стрекотала, выдавая листы — один, три, шесть.

Где-то в четыре утра Виктор понял, что выдохся, пальцы свело, буквы попрыгали с бумаги черт-те куда, соберешь — двоятся, отвернешь голову — скачут по скатерти.

Нет, все…

Прихватив зачем-то револьвер (попугать?), Виктор перебрался в малую комнатку, лег, не раздеваясь, на кровать и удивился, до чего спокойно все воспринимает. А его, между прочим, убивать сейчас будут.

Или не верится?

— Тук-тук.

Фрол заглянул в проем будто напрямую из последней главы. Грязное, обсыпанное трухой лицо, драная медвежья шуба. В глазах — пустота с огоньком злорадства. Хромая, он добрался до кровати.

— Ну, что, бумагомарака, готов?

— Чуть-чуть не успел, — сказал Виктор. — Одного человека еще хотел спасти.

— Я отсрочек не даю, — резко сказал Фрол. — Вон ты как меня… — Кривясь, он стукнул вывернутой ногой в пол. — Так что давай… молись или что там?

— Скажи, — спросил Виктор, — Боголюбск или Богородск?

Фрол усмехнулся.

— Боголюбск, гражданин писатель.

— Странно.

— Зубы не заговаривай. Тебя здесь или у машинки твоей? Господа писатели вроде как символизм любят. Сдох на рабочем месте, а?

Фрол хохотнул.

— Светлеет, — сказал Виктор, приподнимаясь.

— Ничего, успеем.

В руке у Фрола появился револьвер.

В этот момент Виктор заметил в щели между рамой и подоконником, кое-где заткнутой серой ватой, полоску латуни.

Патрон!

Тот самый, видимо, появившийся с первого Фролова визита. В голове его мгновенно сложились последние слова Елохи, "наган" с наградной табличкой и эта застрявшая в щели, обжатая гильзой пуля.

Возможно ли?

— Лучше у машинки, — сказал Виктор.

— Тогда прошу!

Фрол отступил, открывая ему проход.

— Сейчас.

Виктор спустил ноги, развернулся, опираясь на тумбочку, повел плечами, делая вид, что любуется серой предрассветной мглою за стеклом.

— Давайте-давайте, господин писатель. Без фокусов. Или я вас здесь положу, не доберетесь до своего инструмента.

Фрол захромал по большой комнате, скрипя полами. Прежде, чем он снова заглянул в малую, Виктор успел выковырять патрон и спрятать револьвер под мешковатой кофтой.

— Ну!

Виктор вышел, будто от холода пряча руки.

Фрол оказался рядом. От него пахло псиной и веяло промозглым холодом. С шубы звонко капало на пол.

— Может, хочешь уйти красиво? С пожаром? Я тебе устрою. Инсульт, смерть, головня из печи. Память на несколько лет!

Виктор посмотрел на серые, изогнувшиеся в ожидании губы.

— Нет.

Пустота в глазах Фрола мигнула.

— Ну, как хочешь. Было бы предложено, господин писатель. А то вздумал он людям жизнь менять! За все платить надобно! Где-то, получается, собственным будущим. Той же жизнью, которая одна-единственная.

Виктор подсел к "Юнису". Пальцы его, невидимые под столом, ощупали "наган" Елохина, нашли пустую камору, с легким шелестом отправили в нее патрон.

— О, портвейн! — обрадовался Фрол, обнаружив бутылку рядом с пишущей машинкой. — Не хочешь портвешку напоследок?

— Не пью.

— А зря, — Фрол скрутил колпачок с горлышка. — Там выпить не дадут. Я вот, сука, весь на жажду изошел.

Он опрокинул бутылку, прихватив горлышко губами. В разрезе мохнатого воротника заходил серый кадык.