Элона Демидова - Прощай Берлин

— Скорее! Из шлюзовой чтото слышно… какие-то звуки… там кто-то есть! — закричал нам Димка.

Из динамика возле входной двери, в самом деле, слышалось чье-то прерывистое дыхание, вместе с приглушенными возгласами, шорохами, стонами и невнятными словами, а может, проклятиями на немецком.

– Ну, это они? Чего они говорят? — я попыталась протиснуться вперед, но меня решительно отстранили.

— Ты инвентаризацию всего добра проводила? Вот давай-ка сюда пару или, лучше три комплекта химзащиты и противогазы, на всякий случай! Фонари не забудь!.. И сапоги!.. И еще один дозиметр!.. — донеслось мне вслед.

Пока я бегала на склад, пока притащила то, что требовалось, время было упущено, и все решили без моего участия. Димон и Павел с поразительной сноровкой облачились в комбинезоны, натянули маски противогазов и присоединились к ожидающему их Детлефу, который нетерпеливо включал и выключал фонарик. Миг, и все трое исчезли в темноте за дверью.

Время превратилось в кусок льда, и секунды, оттаивая, падали тяжелыми скупыми каплями.

Мы в шлюзовой… Оба они тут, живые. Не волнуйтесь… — сказал Димка.

Из больничного блока две каталки! Быстрее! — услышали мы голос Павла. — И стерильных салфеток!.. И любопытных из коридора уберите…

2:22 ночи. Уже час почти пытаюсь закрыть глаза. Ну, что тут остается? Только встать, зажечь свет и начать черкать по бумаге. Когда намаешься за день, то не успеет голова подушки коснуться, как уже спишь. А бывает, что от чрезмерной усталости заснуть совсем не можешь, вот как сегодня. Не припомню я такого жуткого денечка, ну, не считая Того Самого, конечно… Но даже в Тот Самый не было столько боли, и мне не приходилось вонзать иголку в человеческую плоть, а потом соединять, стягивать, зашивать края ран…

Страшно дотрагиваться до мяса, сочащегося скользкой кровью, теплоту которой я ощущаю через резиновые перчатки… Еще страшнее ее сладкий металлический запах, который пробивается через марлевую маску… Но еще хуже скрип нити, которую я протаскиваю через сопротивляющуюся кожу. А самое ужасное это глубокая рваная дыра на бедре Мартина, где, кажется не хватает куска, выдранного чьими-то клыками.

– Катрин, ты что, черт возьми, никогда ничего не шила? Ровней стежки клади! Как этот кривой шов будет выглядеть, подумала? — Павел жутко злится на мою неумелость. — Ох, только в обморок вот падать не надо! Нашатыря понюхай! Да подмените ее кто-нибудь…

Глеб забирает у меня иголку и баночку, где в стерильном растворе плавает свернутая нить, и я на ватных ногах отхожу к стене. Я виновато смотрю на Мишаню и Димона. Они вон, орудуют иголками, как заправские медбратья-портные! Алекс, тихонько постанывает в беспамятстве, но уже полностью заштопан их руками. Каталки, пол в операционной, мы сами — все густо заляпано алым.

Холодная вода гораздо лучше нашатыря. Что за мерзкий запах! В зеркале над умывальником я вижу Детлефа. У него сердечный приступ и возле суетится Керстин нитроглицерин, кислород… Надо подойти, помочь ей, что ли.

— Катрин, довольно прохлаждаться, иди сюда! Следи за пульсом!

Тут есть пара стоек, на которых укреплено с десяток экранов, а к ним тянется куча шлангов, трубочек, проводов с насадками. Наверное, один из этих приборов может точно измерить давление, глубину дыхания, да и все остальное, но никто не может это добро подключить, вот и приходится среди всего великолепия новейшей медтехники работать примитивным приборчиком, жужжалкой для домашнего пользования. Давление она завышает, но хотя бы пульс показывает правильно. Я застегиваю браслет с липучкой на запястьи безвольно лежащей руки. Погодите, погодите… всего 55 ударов в минуту?!

А потом, пульс 52, что уже критически низко, стал замедляться: 50, 48, 45, 42…

— Черт! Мы его теряем… — прошептал Павел, продавливая содержимое очередного шприца в руку Мартина, набухшую голубыми венами.

В тот момент мне припомнилась сцена из медицинского сериала — тысячу лет назад его смотрела мама — где актер, играющий доктора, с печальной важностью высокопарно произносил: мы его теряем! Тогда эта фраза казалась тупой до смешного: живые люди так не говорят. Но что же случилось там после? Потеряли? Спасли? Понятия не имею, я не смотрела эту 333-серийную муть…

«Господи, помоги нам! Помоги нам, Господи…»

Моя смена дежурить возле раненных выпала с 8 вечера до 12 ночи. Алекс очнулся часа три назад, но узнать что же случилось на поверхности, и вообще, как там, не удалось. Павел запретил любые расспросы. Мальчишку напоили свекольным соком, вкололи анальгетик, и он спит с блаженной улыбкой, которую могут вызывать только опиаты.