Даниил Берг - Проект Каин. Адам

Пастух — в бывшем водитель такси — покачал головой и пошел в сторону автовокзала. Спустя пять минут, после того как он скрылся в своем убежище, над покинутой всеми стоянкой промелькнули силуэты двух вертолетов, сопровождаемые тяжелым плюханьем винтов.

Когда все вновь прибывшие расселись по местам, и автобус тронулся, Николай почувствовал укол беспокойства. Он не мог понять, что не так, но чувство было сильным… чересчур сильным. Это было даже не легкое предчувствие, а полномасштабное и неприятное ощущение надвигающейся беды. Он огляделся, не в силах понять, что с ним, и встретился взглядом с Самариным. Тот внимательно смотрел на взволнованного Николая и вдруг покачал головой, словно отвечая на не высказанный вопрос. «Он тоже чувствует, — понял Николай, — но не знает, что это. Просто чувствует».

Николай Гладышев некоторое время смотрел на Андрея, потом отвел взгляд. Что-то было не так, они оказались вовлечены в эту свистопляску помимо своей воли. Все это походило на сумасшедший аттракцион, когда ты уже не можешь понять, где верх, а где низ, а единственное, что делаешь по своей воле — вопишь, но не от удовольствия, а от растерянности и страха. Сейчас у него было именно такое чувство. Он сгорбился на своем месте, рассматривая руки и пытаясь убедить самого себя не паниковать, успокоится, не волноваться, все будет хорошо. Николай поднял небольшой рюкзачок, раскрыл и вынул то, что всегда его, почему-то, успокаивало — маленькую «цепторовскую» сковороду, подобранную, казалось, сотню лет назад в той брошенной шашлычке. Он поворачивал блестящую поверхность то так, то этак, ловя неяркий свет и посылая бледные солнечные зайчики себе на лицо. Это помогало ему, как ни странно, сосредоточиться. Гладышев задумчиво глядел на блестящую поверхность, краем сознания ощущая, что входит в странное состояние транса, самогипноза.

Когда они повернули на центральную улицу и вокруг него раздались приглушенные крики отвращения и ужаса, он не обратил на это внимания, по-прежнему как зачарованный вертя в руках сковороду.

Мишка смотрел в окно на проносящиеся мимо пустые улицы. Он ощущал странное тревожащее чувство, смешанное с горечью. Город был мертв, пуст, но в то же время была в нем напряженность, словно он жадно смотрел на человека и чего-то ждал. Ждал того, что в скором времени должно было случиться. Была в этих брошенных домах какая-то… предопределенность, что ли.

Неожиданно он подумал, что, по сути, они едут по огромному кладбищу, кладбищу всего человечества. Он вздрогнул, пытаясь отмахнуться от этой мысли, выкинуть ее из своего сознания, но следом за ней пришел еще более ужасный образ, от которого лоб покрылся испариной, а руки задрожали. Если это было кладбище, то они сейчас находились в странном подобии синего металлического гроба, катившего по пустым улицам. Огромного гроба, как раз под стать этому гигантскому месту упокоения человеческой гордости. Мишка помотал головой, ощущая, как щупальца ужаса шевелятся в грудной клетке, ледяными нитями сжимая сердце. Он уже потянулся рукой к аляповато раскрашенной ромашками шторке, желая задернуть ее, когда автобус выкатился на одну из широких улиц города. Его рука замерла, потом безвольно упала, воздух вышел из легких одним протяжным выдохом. Он не мог поверить тому, что видел, но оно было . Это выглядело как картина какого-нибудь сумасшедшего художника, решившего создать извращенную эпитафию всему умершему человечеству на своем снежно-белом холсте.

Он смотрел в окно, чувствуя отвращение и дикий страх, но не в силах оторваться от гротескной картины, открывающейся перед ним.

«В конце концов, — пронеслась испуганная и бессвязная мысль, — они пришли для того, чтобы мы их видели, поэтому нельзя быть невежливым и отвернуться».

Они стояли вдоль всей улицы на обочинах, некоторые прямо на проезжей части и глядели пустыми белыми глазами на медленно двигающиеся мимо них автобусы. Их были тысячи, десятки тысяч, они пришли со всего города, чтобы посмотреть на тех, кого так ненавидели.

Орды людей — нет, уже не людей — стояли, не шевелясь, и смотрели. Их одинаковые белесые глаза придавали всем лицам — мужским и женским, старым и молодым, красивым и уродливым — дикую, неприятную схожесть. Словно все они были рождены от одного и того же… существа. В каком-то извращенном смысле так и было: каждый из них представлял собой наглядное пособие болезни, вызванной вирусом «Каин». Зараженные безмолвно стояли на улицах, одетые в лохмотья, которые трепыхались на ветру словно натянутые на ужасные вешалки. Они стояли и смотрели, и от этого становились еще ужасней: словно толпы восковых фигур наблюдали нарисованными глазами за медленно движущейся колонной. Восковых фигур или мертвецов. Многие были одеты явно не по сезону — некоторые полуобнажены — но их, казалось, не смущал ни холодный ветер, ни мелкий снег. Они просто смотрели и… словно ждали чего-то. Аня видела, как одна женщина, чью голую грудь едва прикрывала рваная футболку, покачнулась и осела на землю, теряя сознание то ли от холода, то ли от усталости или голода, но ей никто и не вздумал помогать: все продолжали стоять на местах, глядя на замедляющие движение автобусы. Девушке казалось, что она видит только тысячи глаз, наблюдавших за ней с терпеливостью охотника на опасную дичь. Белые, без зрачков глаза, буравящие кожу своим мертвенным пристальным вниманием. Они ждали. И смотрели.