Андрей Русанов - Главы Апокалипсиса. Начало

— Танюха, не боись, прорвемся! – я на бегу подмигнул Татьяне, на что в ответ получил высунутый язык и грозный вид, мол де, не порвись главное.

Под водопадом ледяной воды, под ударами крупного града, в кровь разбивавшего тело и отбиравшего дыхание, мы забивали досками черный проем пустого окна. Михаил порезался осколком стекла, торчавшим из рамы, но не прекратил работать.

Пот, дождевая вода и кровь покрывали нас тогда…

Мы работали, пытаясь защитить свое жилище, и мы защитили его.

Дождь все лил и лил, ревел ветер, превращая во вспаханное поле старый лес, гром перестал даже отвлекать, и все посторонние звуки превратились в обыкновенный фон, на который просто не обращаешь внимания.

Град выбил стекла еще в двух окнах. Молния попала в трубу, оставив от нее одни воспоминания. Мы лишились всех навесов и туалета во дворе. Кроме окон дом потерял часть крыши – сила стихии легко оторвала и воткнула в мягкую, превратившуюся в грязь, землю несколько листов шифера. Ветер разбросал по всему двору доски, дрова и все, что было не закреплено или закреплено плохо. Впрочем, он разбросал по двору все, что счел нужным разбросать. Только забор незыблемо стоял на пути урагана на своем прежнем месте, гневно скрипя досками и слушая бессильный вой соперника, раз за разом разбивавшегося о его деревянную твердь.

Несмотря на усталость, вездесущие сырость, пронизывающий холод и желание поспать, мучившее нас уже четвертые сутки, мы работали: забивали досками окна, пытались залатать крышу, пытались топить камин и печь. Когда в дом или где‑то рядом била молния и вспыхивал огонь, мы становились пожарной командой и бились не на жизнь, а на смерть. Я уже не говорю про то, что мы успевали убрать воду не только из жилых помещений, но и из подвала, успевали покормить живность, а также сделать прочие дела, которыми полон любой день.

Отсутствие трубы, слава Богу, не помешало камину и печи гореть. Они превратились в бесконечный конвейер по просушке одежды…

Зачастую мы не могли ждать, пока высохнут мокрые куртка или, скажем, штаны и одевались в еще сырую, но теплую «обновку». Дом стал похож на кухню коммунальной квартиры, где во всех углах что‑то сушилось или просто висело, роняя капли и ожидая своей очереди.

Мы не знали, в какой момент случится следующее происшествие. Мы ждали, и напряжение съедало наши нервы, как пламя свечной фитиль – медленно, но верно. В такие моменты кажется, что целую вечность тащится секундная стрелка по циферблату, а когда что‑то случается, времени не хватает даже на лишнее движение.

Мы молчали – слова отнимали силы, да и попросту стали не нужны, а где без них было не обойтись, обходились четкими короткими командами. Мы быстро научились понимать друг друга с полуслова и слушать того, кто быстрее ориентировался в происходящей ситуации.

Мы не думали.

Мысли характерны для овец, а мы были людьми. Мы были разумными людьми. Мы знали все, мы осознавали все. Там где есть смерть – нет мыслей.

Мы не думали.

На пятые сутки я перестал понимать, где реальность, а где вымысел, тело перешло в автоматический режим.

Мозг жаждет сна.

Мозг спит.

Мозг ждет команду «К бою».

— К БОЮ!!!!!!!!!

Мозг мгновенно просыпается и посылает команды телу. Телу, которое спит, телу которое, получив порцию адреналина, просыпается в центре боя на войне. Телу, которое побеждает все, несмотря на потери, телу, которое умрет только после окончательной победы.

Мозг – простой инструмент. Такой же, как руки или ноги…

На шестой день в доме отсутствовали стекла почти во всех окнах – почти во всех, кроме трех, защищенных ставнями; было грязно, под ногами хлюпала вода и было ужасно холодно.

Дом перестал быть защитой, он требовал основательного ремонта и серьезной уборки. Жить в доме теперь стало возможным только в одной комнате.

Слава Богу, утром седьмого дня буря закончилась.

Пошел снег.

Туманным взглядом я оглядел двор, шатаясь, прошел по комнатам, подмигнул ввалившимся глазом, с черным мешком под ним, Татьяне, что‑то неразборчиво хрюкнул Михаилу.

Мы выиграли бой. Никому ничего не угрожает. Теперь можно умирать со спокойной совестью и чистым сердцем. Ресурс организма иссяк. Тело мгновенно превратилось в одну сплошную рану. Адским пламенем зажглись и заболели ожоги. Взорвались, превратившись в подушки для иголок, натруженные промерзшие мышцы. Я почувствовал, как мясо отстает от костей в тех местах, где куски льда немилосердно били мою плоть. Адреналина бы в сердце… Кубиков тыщу… Картинка стала мутной, затем и вовсе поплыла. Ноги задрожали. Волна слабости пробежала по телу. Колени подкосились. Мое тело плашмя, лицом вниз, рухнуло на постель.