Владимир Васильев - Душа освобожденная, или Бессильные мира иного

— Спасибо, добрый человек! — поблагодарила одна голова.

— Смел ты, добрый молодец, и умен, — добавила вторая. — А то эти богатырчики да рыцарьки от страха начинают мечами размахивать с закрытыми глазами… Испепелять их приходится, чтобы не нервничали. А один дурень прихватил с собой лазерный резак. Мы и опомниться не успели, как одну голову потеряли… Э-эх… Тоже испепелили, но с тех пор тоска — выпить не с кем, а вдвоем — в глотку не лезет. Генетика у нас такая — на троих соображать.

В этот момент крылья горынычевы раскрылись, как-то хитро крутанувшись, и сошлись перед мордами и передо мной подобием стола необъятного. На «столе» красовались три хрустальных кружки с бочонок размером, в которых посверкивала пламенеющая жидкость.

— Изволь отведать, гость дорогой! — указали морды на среднюю кружку, а сами резво ухватили лапищами две крайние. Поднесли к пастям, вдохнули пары и зажмурились от удовольствия.

Я тоже ухватился за рукоять кружки и с трудом стал подвигать ее к себе. Крылья услужливо наклонились, и кружка сползла ко мне, а шея изогнулась таким образом, что я смог сунуть нос вместе с головой в хрустальный бочонок. Пахло, действительно, очень приятно. Я-то был уверен, что мне предлагают самогон, в лучшем случае, спирт подкрашенный, в худшем — бензин-керосин, которым они потом полыхают… Но из кружищи несло свежестью, цветами, травой, березовым соком — сразу всем!

— Что это?! — удивленно возопил я.

— Ты еще не понял? — удивились они дуэтом. — Это ж эликсир вечной жизни! Без него дальше ходу нет. Твое вечное здоровье, добрый молодец! — пожелали они и принялись заглатывать напиток.

Я вздохнул, решаясь, и, сунув голову в кружку, принялся лакать почти по-собачьи, хотя плохо получалось.

Горынычевы морды благодушно рассмеялись, и шейная культя извлекла меня из кружки, опустила чуть пониже, придвинула кружку к краю, а крыло наклонило сосуд аккуратненько, и мне в рот потекла слабенькая струйка, от которой я чуть не захлебнулся. Закашлялся, замахал руками, мне дали передохнуть. Но недолго.

— Я ж лопну! — честно предупредил я.

— Не пиво, не лопнешь! — добродушно рассмеялись страшно симпатичные морды.

И, правда, не лопнул. Не знаю, сколько продолжался процесс пития, но по глоточку-по капельке с горыньей помощью одолел я бочонок. Живот, конечно, раздулся, но не больше, чем от пары-тройки кружек пива. Вот что значит — виртуальное пойло!

— Ну, спасибо за компанию! — поблагодарили головы. — И себе помог, и нас поддержал…

Культя наклонилась, и я скатился с нее, аки Колобок. Выпитое все-таки сказывалось на габаритах.

Змей Горыныч взмахнул громадными зелеными крыльями, удивительно легко взлетел, заложив крутой вираж, и, гогоча в две глотки, скрылся в тумане, ошметья которого тут же залепили мне весь окоем. Меня слегка пошатывало. Эликсир эликсиром, а в голову шибает дай бог, да ноги подкашивает…

Довольно долго я блуждал в тумане, плохо представляя, куда несет меня нелегкая. Хмель понемногу отпускал.

Вдруг послышались патетические раскаты органа. Бах… тиби-да-ах… Наслушался я его и в соборах, и в записях. Нравилось нам с женой воспарять этак… Пошел на звук. Недолго шел — расступился туман, образовалось громадное светящееся пространство вроде внутренней поверхности шара, по которому под музыку воспаряли или парили на облакоподобных крыльях белоснежные человекообразные летуны без одежд и первичных половых признаков. То ли андрогинны в бесполом варианте, то ли андроиды летучие, то ли ангелы. Облачка без штанов… Красиво у них получалось под музыку. Не как стрижи шастали «вжик-вжик», а в соответствии с гармонией и вдохновением. Залюбовался я пространственным балетом. А в центре сферы за большим пультом, как у органа, сидел крупный седовласый и седобородый мужчина атлетического сложения в белом фраке и, неотрывно глядя на пюпитр, непрерывно перебирал клавиши и педали органа. Со всех сторон сферы летели белые листочки и друг за дружкой ложились на пюпитр. Сначала я думал, что это снег идет или белые перышки с ангелов осыпаются, но, подойдя поближе, обнаружил, что это нотные страницы. Их извлекали из пространства летающие существа и направляли по адресу. А Органист исполнял музыку, на них написанную. Выходит, не танец это был, а работа… Красиво работали летуны!..

По мере того, как я приближался к пульту, Музыкант переключал взгляд с нотных листов на меня, и, когда я встретился с его взглядом, то и сам чуть не взлетел рядом с ангелами. Только я был разноцветный, как попугай, и нарушил бы их благолепие. Да Органист и придержал меня взглядом, не отпуская и не прерывая при этом своей игры.