Ричард Марш - Жук

— Я говорю, что ты вор!., вор, Роберт Холт, вор! Ты залез в окно ради собственного удовольствия, а сейчас ты полезешь в нужное мне окно — не это, другое. — Я не понял, в чем соль прозвучавшей шутки, но сказанное рассмешило его, и он издал скрежет, призванный означать смех. — В этот раз ты полезешь вором, о да, точно.

Он умолк, пронзая меня взглядом, ни на мгновение не отводя немигающих глаз от моего лица. Как отвратительно-притягательны были они — и как же я их ненавидел!

Он заговорил опять, и в голосе почувствовались иные ноты — горькие, жестокие, беспощадные:

— Ты знаком с Полом Лессинхэмом?

Он произнес это имя с нескрываемым отвращением — и в то же время так, будто ему нравилось проговаривать его вслух.

— С каким Полом Лессинхэмом?

— Существует только один Пол Лессинхэм! Тот самый Пол Лессинхэм… великий Пол Лессинхэм!

Он скорее прокричал, чем сказал это, и вспышка его ярости была так неистова, что мне на секунду подумалось, что он набросится на меня и разорвет на части. Я затрясся. Не сомневаюсь, что голос мой явственно дрожал при ответе:

— Весь мир знает Пола Лессинхэма… политика… государственного мужа.

Он метнул в меня гневный взгляд, глаза его распахнулись. Я стоял и ждал физической расправы. Но он пока ограничивался словами:

— Сегодня ты, как вор, полезешь в его окно!

Я все еще не понимал, о чем речь, и, судя по его следующей реплике, это недоумение отразилось на моем лице.

— Не понимаешь?.. нет!.. все просто!.. куда уж проще? Я говорю, что нынче ночью — нынче! — ты пролезешь в его окно, как вор. Ты залез в мое окно, так почему бы и не забраться в окно к Полу Лессинхэму, политику… государственному мужу.

Он будто передразнивал меня, повторяя мои слова. Я же — и горжусь этим! — отношусь к тем неисчислимым массам, что считают Пола Лессинхэма величайшим из ныне живущих политических деятелей; я из тех, кто с полным доверием полагается на него в великом деле конституционных и общественных реформ, кое он сам взвалил себе на плечи. Смею предположить, что когда я говорил, я не скрывал своего восхищения, а это пришлось не по вкусу человеку на кровати. Но я по-прежнему не имел ни малейшего понятия о том, что означает его безумная речь о воровском проникновении в окно Пола Лессинхэма. Она слишком напоминала бред сумасшедшего.

Я стоял и молчал; он, не отводя от меня взгляда, заговорил несколько по-иному — с нежностью, я и не думал, что он способен говорить с такими нотками.

— На него приятно смотреть, на Пола Лессинхэма… разве не приятно на него смотреть?

Я осознавал, что мистер Лессинхэм, в физическом плане, представлял собой образчик мужественности, но я не был готов принять сей факт в таком аспекте — и обсуждать его в той манере, в которой временный повелитель моей судьбы принялся развивать и углублять тему.

— Он стройный — прямой, как корабельная мачта… высокий… кожа белая; сильный… мне ли не знать, как он силен… о, силен!.. о да! Разве не прекрасно быть его женой?.. его возлюбленной?.. светом его очей? Неужели женщине может выпасть лучшая доля? О нет, никогда! Его жена!.. жена Пола Лессинхэма!

Он говорил тихо и напевно, дав волю неожиданной сентиментальности, и выражение его лица изменилось. Было видно, что он томится — желает чего-то сильно и страстно, — и это, пусть и не самое привлекательное, выражение тоски на мгновение преобразило его. Но лишь на мгновение.

— Стать его женой — о да! — женой, которую он презирает!.. униженной и отвергнутой!

Яд былой горечи быстро вернулся к нему, и я не мог не почувствовать, что передо мной не женщина, а мужчина. У меня в голове не укладывалось, отчего создание, подобное этому, вдруг переменилось и обратилось в такой манере к певцу величия Пола Лессинхэма. Но этот человек, как пиявка, прицепился к своему предмету, будто все действительно воспринималось им близко к сердцу.

— Он дьявол… твердый, как гранит… холодный, как снега Арарата. В нем ни капли теплой человеческой крови… он отвратителен! Фальшив!.. ага, словно вышел из сказок о лжецах, врущих ради вранья… он само вероломство. Ту, что держал в своих объятиях, он отверг, будто ее никогда и не было… улизнул прочь украдкой, как тать в ночи… возжелал забыть о самом ее существовании! Но отмщение уже здесь, скрывается во тьме, прячется среди камней, притаилось и ждет своего часа. А он настанет — день гнева! — да, тот самый день!

Он сел на кровати, воздел руки над головой и разразился воплем адской ярости. Вскоре он немного успокоился. Вернулся в лежачее положение, опустил голову на ладонь и пристально воззрился на меня, а затем задал вопрос, который, в тех обстоятельствах, поразил меня своей неуместностью.