Array Журнал «Аконит» - Аконит, 2020 № 07-08 (цикл 2, оборот 3:4, февраль)

Ещё мучась над дилеммой, он открыл шкафчик, запустил руку в карман брюк и извлёк пачку сигарет без фильтра. Закурив от спички, Ваня собрался было пойти за чаем, но поперхнулся дымом. Откашливаться пришлось долго, до слёз. На секунду мелькнула мысль о том, что он лишь тянет время перед тем, чтобы снова заглянуть за закрашенную голубой эмалью дверцу.

«Кашель рано или поздно закончится, а до начала смены всё равно слишком далеко. Да и смешно ведь просить Саныча или дядю Мишу заглянуть в шкафчик вместе со мной. Особенно, если там всё окажется как надо».

Докурив через силу, Иван всё-таки заставил себя открыть дверцу. Толстовка лежала на верхней полочке, ботинки аккуратно стояли в углу, но джинсы… джинсы, натянутые до невидимого колена, топорщились наискосок, словно их владельцу тесно было ютиться в не предназначенном для человека ящике.

Калитин осторожно притворил дверцу и выскочил на улицу, где курил до прихода дяди Миши. В раздевалке он брякнул что-то вроде: «Гляди, дядь Миш, какая крыса здоровенная!» — и распахнул ящик. Штаны лежали почти аккуратной стопкой, а отсутствие всяческих крыс позволило дяде Мише обидно шутить про «белочку» и «молодёжь пить не умеет, а берётся».

День прошёл точно во сне. С утра мутило, после того, как поправил в обед здоровье, начала болеть голова. Но все оттенки похмельного синдрома не донимали Ивана так, как мысли о вышедших из-под хозяйской опеки джинсах. Сбивчивый диалог, примерно в одних и тех же вариациях, повторялся целый день.

— Может всё-таки показалось?

— Два раза показалось?

— А при дяде Мише тогда чо?

— Испугалось. Не знаю. Может, последний раз дверцей хлопнул сильнее, чем нужно.

— И что теперь делать?

— А хер его знает.

Вечером Иван поставил в угол комнаты табурет и, аккуратно сложив на нём сперва джинсы, а затем толстовку, придавил конструкцию двухтомником Пикуля. Несмотря на пережитый стресс, уснуть удалось быстро, даже без помощи «Нечистой силы».

Единственный плюс подобной работы — экономия на снотворном. Нервы преобразовались в сон — тягучий, почти бесконечный. Снились Калитину не злополучные джинсы, а все этапы его трудового пути: от подсоба к резчику, а следом — к печатнику. И заново, заново, заново. Иван таскал, резал, заправлял бумагу, печатал, но листы выходили из машины необрезанными и девственно белыми. Его раз за разом разжаловали в подсобы, и восхождение начиналось опять. Поутру Иван так и не сумел вспомнить, сколько подобных цепочек прошёл перед пробуждением.

Когда, открыв глаза, он первым делом посмотрел на шкаф, то увидел, что толстовка и книги лежат, как и прежде, на табурете, а джинсы натянуты рядышком во всю длину и объём, только пуговка на поясе и ширинка оставались издевательски расстёгнутыми. Иван подскочил, точно заранее готовился к такому исходу, и с лёту вмазал по брюкам кулаком. Его развернуло — штаны не оказали ни капли сопротивления, будто просто парили в воздухе.

Грубо, но весело матерясь, Калитин натянул их на себя и пошёл пить чай. Если не можешь сопротивляться — поддайся и получай удовольствие. Раньше бы он сказал, что это тезис для проституток, но в последнее время Иван всё чаще пересматривал свои старые убеждения — не он ли отдаётся за копейки целиком, всем телом с ног до головы каждый божий день?

Вечером Калитин взял в ларьке бутылку без акцизки, кильку в томате, где количество пар глаз превосходило количество рыбок, и достал с единственной уцелевшей антресоли последнюю банку солёных огурцов. На работе Иван намекнул мужикам, усиленно хлюпая носом, что чувствует себя неважно — в горле першит, и сопли текут — так что путь к отступлению ему был обеспечен. Не выйдет на работу — скажется больным. Оставалось только ждать, и провести время ожидания он собирался с максимальным комфортом. Набрасывая на толстую краюху чёрного хлеба ржавых и худых рыбин, Калитин выпивал рюмку неароматной жидкости, замирал, будто прислушиваясь к ощущениям внутри, и только тогда закусывал.

Со штанами, брошенными в том же самом углу, не происходило ровным счётом ничего. Подрезая огурчики на деревенский манер дольками-четвертинками, Ваня досадовал на себя за эту авантюру. Отключился он, не досидев пару минут до будильника, но не от водки, а от усталости, и, когда дребезжащий монстр всполошил Ивана с пустой рюмкой в кулаке, в шкафу уже стоял силуэт человека, только «обрезанного» по грудь.

Брюки были натянуты и застёгнуты. Кофта же, почти натурально расширялась до груди, но рукава и капюшон свешивались, заламывались назад, словно одежда была пачкой, а человек внутри неё — сникерсом, и кто-то отхватил от него добрую треть. Иван налил себе рюмку — водку так и не удалось одолеть до конца — и, приподняв её навстречу костюму, будто чокаясь, опрокинул в себя.