Шарлин Харрис - Рождество в Шекспире

Мой желудок свело.

Не буду описывать целиком, но суть была в том, что Эмори любил, когда Ева красилась помадой и румянами, он звал ее к себе, как если бы они были незнакомы и вынуждал ее касаться его через штаны.

— Итак, что еще произошло? — спросил Чендлер, помолчав немного.

— Они с мамой ругались. Мама сказала, что они должны поговорить о том, когда я родилась, папа сказал, что не будет, а мама сказала… о, я не помню.

Мередит спросила его, была ли Ева их ребенком? Она спросила его, растлевал ли он ребенка?

— Тогда мама или папа забрали мой памятный альбом и вынули оттуда страницу. Я не видела, как они сделали это, но когда я вернулась домой, моя любимая фотография, там где я, Анна, Криста, отсутствовала. Она была аккуратно вырезана, я думаю, это сделала мама. В следующий раз, когда я ночевала у Анны, я взяла альбом с собой, чтобы мама не смогла больше вырезать страницы.

Мы с Джеком посмотрели друг другу в глаза.

— Тогда мама сказала, что мне нужен анализ крови. Я пошла к доктору Лемею, он и мисс Бинни взяли немного крови и сказали, что проверят ее, я была уверена, что была хорошей девочкой, и доктор дал мне леденец.

— Мама сказала мне не говорить никому, но папа видел след от иглы, когда купал меня тем вечером! Но я не говорила, я не говорила! — большие слезы скатились по щекам Евы.

— Никто не винит тебя, — принялась успокаивать я.

Я не понимала, насколько напряженной она была, пока она не расслабилась.

— Так папа и узнал. Я думаю, что он отправился на поиски и нашел бумажку, которую мама получила от доктора.

Результаты анализа? Квитанция, что Мередит заплатила за анализ крови?

— Следующим вечером он сказал, что маме нужно отдохнуть и что он собирается взять нас с собой.

— И вы сели в автомобиль, верно? — спросил Чендлер.

— Да, я и Джейн. Я пристегнула ее автомобильное кресло, когда папа сказал, что оставил свои перчатки. Он открыл багажник, взял что-то, надел, и вошел в дом. Спустя какое-то время он вернулся с чем-то в руках, убрал это в багажник, и мы поехали, чтобы поесть. Когда мы вернулись домой… — тогда Ева начала всерьез плакать.

Чендлер выскочил с ключами Эмори, чтобы открыть багажник его машины. Он вернулся минут через пять.

— Я отправил несколько человек осмотреть и сфотографировать, — сказал он спокойно. — Давай, конфетка, перенесем тебя на кровать, ты сможешь спокойно полежать.

Лу, у которой по лицу текли слезы, протянула руки к Еве, и та позволила Лу забрать ее и уложить.

— Что было в багажнике? — спросил Джек.

— Прозрачный пластиковый плащ с множеством пятен и единственный кухонный нож.

Я вздрогнула.

Джек и Чендлер очень важно между собой что-то обсуждали.

Чендлер позвонил людям, обыскивающим дом на Фалбрайт-стрит. Приблизительно через тридцать минут худощавый детектив Брайнерд принес знакомую обувную коробку в спальню дома пастора.

Джек надел перчатки, открыл коробку и заулыбался.

Дил и Верена отвели Анну домой задолго до этого, я могла только предполагать, что они рассказали моим родителям, где я была.

Джек отвез меня в свой номер в мотеле, потом направился в тюрьму, чтобы поговорить с Эмори Осборном.

Когда он вернулся, я все еще лежала на кровати, уставившись в потолок. На мне все еще было надето пальто. Горло болело.

Без лишних слов Джек сверился с адресной книгой, которую вытащил из своего портфеля. Затем поднял трубку, глубоко вздохнул и начал набирать номер.

— Рой? Как дела? Да, я знаю, сколько сейчас времени. Но я думал, что это ты должен позвонить Терезе и Саймону. Скажи им, что мы нашли девочку… разумеется, я не стану шутить о таком. Нет, я не хочу звонить им, это твое дело. — Джек держал телефон подальше от своего уха, и я услышала, как Рой Костимиглиа кричит на другом конце. Когда стало тише, Джек уложил в несколько предложений как можно больше информации.

— Нет, я не знаю… им лучше позвонить своему адвокату, попросить ее приехать раньше их. Я думаю, многое надо сделать, чтобы пройти через это, но Осборн фактически признался. Да. — Джек откинулся рядышком со мной на кровати. — Он принял собственного ребенка дома, и тот умер. Я думаю, тут кроется нечто подозрительное, ведь это был мальчик… а ему определенно нравятся девочки. Так или иначе, он чувствовал себя виноватым, не мог сказать об этом жене. Он дал ей сильное болеутоляющее, которое сам принимал из-за травмы спины, она уснула, он принялся колесить по городу, пытаясь придумать, как сказать ей, что ребенка нет. Он жил очень близко к Конвею, и ездил по Конвею наугад, как говорит он. Да, я не знаю, стоит ли этому верить, особенно после всего, подожди, дай мне закончить.