Елена Прокофьева - Явление зверя

Мне, конечно, хотелось играть героя. Но — увы. Досталась роль злодея. Мерзкого фашиста. Сначала меня это обидело… А потом я вдруг понял, что из всех ролей в фильме эта — самая сложная и интересная.

Теперь я с нетерпением жду начала съемок. Книжки про те времена читаю. Пытаюсь понять психологию героя.

Самый приятный это период — подготовительный. Правда, приходится все время волноваться: не закроют ли фильм еще до начала съемок? Но все-таки такой истерики, которая во время съемочного процесса всех нас колотит изнутри, — в период подготовки к фильму не бывает. Можно чувствовать себя по-настоящему творческой натурой, примеряющей иную личину… Во время съемок уже не до того. Не до чувствований. Там уже с личиной надо срастаться и работать, работать, работать… А покуда не началось, я домой взял фуражку немецкую, с высокой тульей и оскаленным черепом. Сяду вечерком перед зеркалом, фуражку надену и вхожу в роль. Себе самому в глаза смотрю и заставляю себя меняться. Я — уже не я, а совсем другой человек… Из другого времени. С другой психологией. Потом иной раз до утра заснуть не получается. А заснешь — кошмары мучают.

Но все равно: это — счастье.

И только это — настоящая жизнь.

Я ощутил себя актером очень рано. Мне было, наверное, года три тогда. А может, и трех не было. Все выдающиеся актеры в своих мемуарах пишут о том, что пробудились в восемь, десять лет — после первого посещения театра. А я умудрился переплюнуть даже Вивьен Ли, впервые взошедшую на сцену для декламирования в три с половиной года! Но наверное, просто так сложилось, что их всех повели в театр позже, чем меня. А у меня была чудесная мама, сама по себе натура творческая и увлекающаяся, а в тот период она была увлечена идеей вырастить из меня вундеркинда. Поэтому она таскала меня на концерты, в музеи и театры, хотя тогда я пребывал совсем еще в несознательном возрасте, но ей уж очень хотелось с младенчества приобщить меня к Прекрасному. На концертах и в музеях я, как правило, чуть ли не сразу засыпал, на руках у мамы — она меня долго на руках таскала, лет до четырех. А вот театр… Мой первый спектакль был «Чипполино». Помню его отчетливо. Кажется — каждое слово, каждую деталь костюмов. Я был ослеплен, оглушен, околдован. Словно одновременно подглядывал в иную реальность — и, вместе с тем, сознавая, что это не настоящие люди-овощи, а «только актеры», которые «притворяются», — я был заворожен действием, заворожен свершающимся у меня перед глазами чудом преображения реальных, обыкновенных людей нашего мира — в говорящие овощи из сказки Джанни Родари! Конечно, выразить все это словесно я тогда не мог. Не мог даже осознать в полной мере. Просто чувства все хорошо запомнились — и много лет спустя осознались. После спектакля я не мог говорить, я ни на что не реагировал, словно впал в кататоническое состояние. Родители ужасно испугались. Поссорились даже. Это была одна из немногих их ссор — они прожили жизнь душа в душу — и единственная ссора, когда они попрекнули друг друга происхождением. Папа у меня из рабочей семьи и сам работал экскаваторщиком. Мама — дочь музыкантов, сама — учительница музыки. Я сидел на диване с полуоткрытым ртом, тупо глядя перед собой, а родители орали друг на друга: отец кричал маме, что она с этой своей культурой замусорила ребенку мозги и свела с ума, а мама кричала, что отец — темный, примитивный человек с низменными инстинктами. Не знаю, как далеко они зашли бы, если бы я не пробудился к жизни и не принялся выплевывать скороговоркой странные, как им показалось, фразы (я тогда еще не очень хорошо говорил), причем с каждой репликой меняя голос, интонации и выражения лица. В конце концов, мама опознала в моих речах диалоги из только что посмотренного спектакля. И возликовала: в ребенке обнаружился талант! Отец еще некоторое время сомневался в моей вменяемости, но к вечеру я перестал бормотать, поужинал и уснул. А на следующее утро выглядел и вел себя вполне обыкновенно.

Я у родителей поздний ребенок. Обоим было по тридцать шесть лет, когда я родился. Поздний и единственный, — а посему обожали и баловали меня чрезмерно. Разумеется, мой талант немедленно принялись развивать. С пяти лет я занимался в детской театральной студии. Вообще-то туда принимали только с семи, но для меня было сделано исключение. Не подумайте, что из-за каких-то моих талантов. Просто мама согласилась служить оркестром во время спектаклей. В смысле — играть на рояле.