Альфред Хичкок: Галерея призраков

Тусклый и неподвижный свет падал на ряды застывших фигур, выглядевших до такой степени живыми, что полное отсутствие звуков казалось противоестественным и почти невыносимым. Даже когда толпа погружается в самое глубокое молчание, всегда можно уловить в ней шум дыхания, шелест одежд и сотню других мельчайших звуковых признаков присутствия живых людей. Здесь же воздух был подобен воде у самого дна стоячего пруда. Ни малейшего колебания, способного всколыхнуть бессильно обвисшие занавеси или прошуршать полами одеяний заполнивших комнату фигур, ни намека на движение, вызывающее едва уловимое перемещение теней. Хьюсон мог оживить лишь собственную тень, послушно следовавшую за движениями его руки или ноги. Все вокруг было мертво для зрения и слуха. «Так, должно быть, человек чувствует себя на дне моря», — подумал он и решил обязательно вставить в завтрашний репортаж эту удачную фразу.

Он отважно окинул взглядом окружившие его фигуры. Это всего лишь восковые куклы. Пока эта мысль будет главенствовать над всеми остальными, все будет в порядке, сказал он себе. Однако она никак не могла прочно утвердиться в сознании, и мешало этому острое чувство дискомфорта, которое испытывал Хьюсон от пронзительного взгляда восковых глаз доктора Бурдета, направленного ему прямо в затылок. Глаза копии маленького француза манили и притягивали его, и Хьюсон изо всех сил боролся с желанием оглянуться.

— Хватит! — сказал он себе. — Нервы уже начинают сдавать. Если я сейчас обернусь и посмотрю на это расфуфыренное чучело, то тем самым признаю, что боюсь его.

И тут он мысленно услышал чей-то вкрадчивый голос:

— Ты просто боишься повернуться и посмотреть на него.

Несколько секунд он препирался с назойливым искусителем, но в конце концов чуть развернул кресло и глянул за спинку.

Фигура маленького зловещего доктора каким-то образом выделялась среди окружавших ее изваяний, застывших в неестественных и неудобных позах, и причиной тому, возможно, был неподвижный сноп света, падавший на нее строго сверху. Хьюсон невольно вздрогнул, поразившись той пародии на кротость, которую сумел придать этому восковому лицу какой-то дьявольски искусный скульптор, на невыносимо долгую секунду задержался взглядом на глазах доктора и поспешно отвернулся.

— Он всего лишь восковая кукла, как и все вы, — с усилием пробормотал Хьюсон. — Все вы только восковые куклы, и не более того.

Да, они были восковыми куклами, это бесспорно, но восковые куклы не могут двигаться. Нельзя сказать, что Хьюсон заметил какое-то движение, но ему показалось, что за ту пару секунд, которые он смотрел за спинку кресла, в положении фигур, находившихся прямо перед ним, произошли некоторые едва уловимые изменения. Криппен, например, повернулся на несколько сантиметров влево. Нет, решил Хьюсон, это впечатление, видимо, вызвано тем, что, развернув кресло, он поставил его не точно на то место, где оно стояло сначала. Он на мгновение задержал дыхание и, собрав все силы, как штангист перед рывком, заставил себя успокоиться. Вспомнив упреки, которые не раз приходилось ему слышать от редакторов, Хьюсон горько усмехнулся.

— И они еще говорили, что у меня нет воображения! — пробормотал он вполголоса.

Хьюсон достал из кармана блокнот и стал быстро делать в нем пометки.

— Так… Мертвая тишина и зловещая неподвижность фигур. Как на дне моря. Гипнотизирующий взгляд доктора Бурдета. Кажется, что фигуры шевелятся, когда на них не смотришь.

Вдруг он захлопнул блокнот и стремительно обернулся через правое плечо, придирчиво оглядывая неподвижные фигуры полными ужаса глазами. Он ничего не видел и не слышал, но какое-то шестое чувство предупредило его об опасности. Прямо на него, равнодушно улыбаясь, смотрел Лефрой, как будто говоря: «Это не я!»

Конечно, это не он, конечно, это и никто другой, все дело в нервах. Или нет? Не повернулся ли Криппен еще чуть в сторону, воспользовавшись тем, что Хьюсон на мгновение оставил его без внимания? Этому коротышке доверять никак нельзя! Стоит только отвести глаза в сторону, как он тут же меняет положение. И у всех остальных только это на уме, все они просто издеваются над ним! Хьюсон выбрался из кресла. Хватит с него! Довольно! Он уходит. Он не намерен торчать тут всю ночь с этими восковыми уродами, которые ни секунды не могут постоять спокойно, если на них не смотришь!

…Хьюсон снова опустился в кресло. Он ведет себя трусливо и глупо. Ведь это действительно всего лишь восковые фигуры, и они просто не могут двигаться — нужно заставить себя постоянно думать об этом, и тогда все будет в порядке. Но откуда же это беспокойство? Откуда ощущение, что нечто неуловимое присутствует совсем рядом и, не нарушая тишины, всегда оказывается вне поля его зрения, куда бы он ни посмотрел?