Артур Мейчен - Белые люди

Эмброуз взял свечу и направился в дальний угол комнаты. Котгрейв увидел, как он открыл стоявшее там старинное бюро, достал из потайного отделения какой-то сверток и вернулся к столу, за которым проистекал разговор.

Развернув бумагу, он извлек из нее зеленый блокнот.

— Только будьте с ним поаккуратнее, — сказал он. — Не бросайте его где попало. Это один из перлов моей коллекции, и мне было бы очень жаль, если бы он вдруг потерялся.

Он погладил выгоревший переплет.

— Я знал девушку, которая это написала, — добавил он. — Ознакомившись с изложенными здесь фактами, вы увидите, как это прекрасно иллюстрирует наш сегодняшний разговор. Там есть и продолжение, но об этом я не хочу говорить.

— Несколько месяцев назад в одном журнале появилась любопытная статья, — продолжал он с видом человека, желающего переменить тему. — Она была написана каким-то врачом — кажется, его звали доктор Корин. Так вот, он рассказывает, что некая леди, наблюдавшая за тем, как ее маленькая дочка играет у окна в гостиной, вдруг увидела, как тяжелая оконная рама падает прямо на пальцы ребенку. Я думаю, что леди упала в обморок, — во всяком случае, когда вызвали врача и он перевязал окровавленные и изувеченные пальцы девочки, его позвали к матери. Она стонала от нестерпимой боли — три ее пальца, соответствующие тем, что были повреждены на руке у ребенка, распухли и покраснели, а позднее, выражаясь медицинским языком, началось гнойное воспаление.

Все это время Эмброуз бережно сжимал в руках зеленую книжечку.

— Ладно, держите, — сказал он наконец, с видимым трудом расставаясь со своим сокровищем.

— Верните, как только прочтете, — добавил он, когда они, пройдя через холл, вышли в старый сад, наполненный слабым ароматом белых лилий.

Когда Котгрейв отправился в путь, на востоке уже разгоралась широкая красная полоса, и с возвышенности, на которой он находился, перед ним открылась величественная панорама спящего Лондона.

Сафьяновый переплет книжечки поблек и выгорел, но при ЭТОМ был чистым, непорванным и неистертым. Книжка выглядела так, словно ее купили этак лет семьдесят-восемьдесят тому назад во время очередного выезда в Лондон, а потом засунули куда-нибудь с глаз долой да и позабыли о ней навсегда. Она распространяла древний тонкий аромат, какой иногда сопровождает старую мебель, которой уже лет сто или даже больше. Форзацы были украшены причудливыми цветными узорами и стершейся позолотой. С виду книжечка была небольшой, но ввиду почти нематериальной тонкости бумаги содержала изрядное количество страниц, каждая из которых была исписана мелким, убористым и весьма неровным почерком.

«Я нашла эту книжку (так начиналась рукопись) в ящике старого комода, который стоит на лестнице. День был очень дождливый, и я не могла пойти гулять, а потому после обеда взяла свечку и стала рыться в комоде. Почти все ящики были набиты старыми платьями, но один из маленьких ящичков оказался пустым — лишь на самом дне его лежала эта книжечка. Я давно хотела такую книжку, и я взяла ее, чтобы писать в ней про все-все. Теперь в ней полно всяких тайн. У меня много других книжек, куда я записываю мои тайны, и все они спрятаны в надежном месте. Сюда я тоже запишу многие из моих старых тайн, и еще несколько новых. Но некоторые я совсем не буду записывать. Мне нельзя писать настоящие названия дней и месяцев, которые я узнала в прошлом году. Нельзя также упоминать о том, как писать буквы Акло, говорить на языке Чиан, рисовать большие прекрасные Круги, играть в Игры Мао и, уж конечно, петь главные песни. Я могу написать обо всем этом вообще, но только не о том, как это делать. На то есть особые причины. И еще мне нельзя говорить, кто такие Нимфы, и Долы, и Джило, и что значит «вулас». Все это самые тайные тайны, и я счастлива, когда вспоминаю, кто они такие на самом деле и как много чудесных языков я знаю. Но есть и такие вещи, которые я называю самыми тайными тайнами из всех тайных тайн и о которых я даже думать не смею, пока не останусь совсем одна, и тогда я закрываю глаза, кладу на них ладони, шепчу слово, и приходит Алала. Я делаю это только по ночам у себя в комнате, или в некоторых лесных местах, которые я знаю, но мне нельзя их описывать, потому что это тайные места. И потом еще есть Церемонии, которые вообще все очень важные, но некоторые — важнее и прекраснее остальных. Есть Белые Церемонии, Зеленые Церемонии и Алые Церемонии. Алые Церемонии лучше всех, но по-настоящему их можно устраивать только в одном месте, хотя в них можно очень славно поиграть в каких угодно местах, но не по-настоящему. А кроме того, есть всякие танцы, и есть Комедия, и я иногда проделывала Комедию на глазах у всех, но никто в этом ничего не понял. Я была очень маленькая, когда впервые узнала об этих вещах.