Вернон Ли: Марсий во Фландрии

— Вы правы. Это не подлинник. Это совсем другое распятие. Il y a eu substitution, [1] Его подменили (фр.) — сказал старичок-антиквар из города Дюн и с таинственным видом кивнул, не сводя с меня испуганного взгляда.

Он произнес это едва слышным шепотом. В канун Дня обретения распятия в некогда знаменитой церкви сновали люди, украшавшие храм к празднику, и пожилые женщины с ведрами и швабрами, в странных головных уборах. Антиквар притащил меня сюда сразу, как только я приехал, чтобы праздничная толпа прихожан не помешала мне потом хорошенько осмотреть церковь.

Перед знаменитым распятием стояли нескольких рядов незажженных свечей, а само изваяние было окружено венками из ветвей смолистой приморской сосны и гирляндами из бумажных цветов и разноцветного муслина. По обеим сторонам от распятия горели паникадила.

— Его подменили, — повторил антиквар, опасливо озираясь по сторонам. — Il y a eu substitution.

Я и сам сразу заметил очевидное: это была работа французского мастера тринадцатого века, довольно реалистическое изображение, в то время как легендарное творение святого Луки, несколько веков провисевшее у Гроба Господня в Иерусалиме, а затем, в 1195 году, таинственным образом выброшенное на берег моря близ города Дюн, представляло собой византийский образ, как и его чудотворный «близнец» из Лукки.

— Но кому понадобилось его подменять? — с невинным видом спросил я.

— Тише! — нахмурившись, зашипел антиквар. — Не здесь. Потом, потом…

Он провел меня по церкви, куда прежде стремились бесчисленные толпы богомольцев. Однако как отступило море, оставив после себя топкое соленое болото у подножия скал, так со временем отхлынули и волны стремившихся в храм паломников. Это была небольшая, но красивая и величественная церковь в сдержанном готическом стиле, сложенная из красивого светлого камня, который морская влага покрыла пятнами чудесного ярко-зеленого цвета от фундамента до капителей и лиственного орнамента. Антиквар показал мне трансепт и звонницу — их строительство было приостановлено в четырнадцатом веке, когда чудеса в церкви пошли на убыль. Затем он повел меня в караульню — большую комнату в трифории, с камином и каменными сиденьями для тех, кто денно и нощно стерег драгоценное распятие. По словам старика, в детстве он видел в окне этой караульни пчелиные ульи.

— Разве во Фландрии принято нанимать стражу, чтобы охранять церковные реликвии? — спросил я, поскольку ни разу не слышал о таком обычае.

— Ну что вы! — ответил антиквар и снова оглянулся по сторонам. — Стража была только в этом храме. Вы никогда не слышали о чудесах, которые здесь происходили?

— Нет, — прошептал я, заразившись его таинственностью. — Или вы имеете в виду легенду о том, что статуя Спасителя отвергала все новые кресты, пока море не выбросило на берег настоящий крест?

Антиквар покачал головой и молча пошел по крутым ступенькам вниз, где находился неф. Я задержался на секунду в караульном помещении, чтобы оглядеть комнату еще раз. Ни один храм не производил на меня столь странного впечатления. От пламени канделябров расплывались широкие круги света, перемежавшиеся с темными тенями колонн, между скамьями в нефе мерцал фонарь ризничего. В церкви пахло душистой сосновой хвоей, навевавшей воспоминания о песчаных дюнах и скалах, снизу доносились женские голоса, плеск воды и звяканье ведер. Все это смутно напоминало подготовку к шабашу ведьм.

— Какие же чудеса происходили в этой церкви? — спросил я, когда мы с антикваром вышли на темную площадь. — И что вы имели в виду, когда говорили о распятии? Почему вы решили, что его подменили?

На улице было совсем темно. Позади нас на фоне бледного, залитого лунным светом неба высилась черная несимметричная громада контрфорсов и остроконечных башенок. Морской ветер тихо покачивал высокие деревья в церковном саду, в темноте желтым огнем горели ярко освещенные окна, похожие на объятые огнем арки порталов.

— Пожалуйста, обратите внимание на горгулий, — сказал антиквар, указывая вверх.

И в самом деле, на краю крыши виднелись четкие уродливые очертания волкоподобных чудовищ, еще более страшные оттого, что сквозь разинутые пасти застывших монстров струился желто-голубой лунный свет. Налетел порыв ветра, деревья зашелестели, на самой верхушке шпиля задребезжал и жалобно заскрипел флюгер.

— Боже мой, кажется, что эти твари сейчас завоют! — воскликнул я.