Артур Мейчен - Сияющая пирамида

Словом, отвергнув ваше единственное предположение, мы пришли к выводу, что история не представляет никакого интереса. Помилуйте, стоит ли забивать себе голову неразрешимыми проблемами? Заботит ли вас, скажем, Зенонова история с Ахиллом и черепахой? Думаю, что нет, поскольку безнадежность поиска решения вызывает лишь зевоту. Так и в истории с пропавшей девочкой — я просто поместил явление в разряд неразрешимых и забыл о нем. Но ошибся, так уж вышло, и если помните, именно вы незаметно перешли к делу, к которому испытывали куда больший интерес — что, впрочем, немудрено, ведь оно касалось вас лично.

Думаю, нет нужды вдаваться в подробности того очень странного рассказа о знаках из наконечников стрел, хотя поначалу я его не оценил. Мне пришло в голову, что это детские шалости, если не обычный розыгрыш, но когда вы продемонстрировали мне наконечники, понял, за всем этим скрывается нечто глубоко неординарное, и как только мы сюда прибыли, погрузился в разгадывание шарады, пытаясь проникнуть в смысл замеченных вами знаков. Первым по счету был знак, который мы назвали войском: несколько линий, выложенных из направленных в одну сторону кремней. Затем линии выстроились наподобие спиц колеса, и острия камней указывали на чашу в центре, затем — треугольник или пирамида, и наконец — полумесяц.

Признаюсь, в начале расследования, пытаясь разом сдернуть покрывало с тайны, я быстро истощил запас предположений, и неудивительно, ибо, как вы скоро поймете, в одной задачке сидели две, если не три проблемы сразу. Ведь было недостаточно задаться вопросом, что значат эти фигуры, не менее важно было и то, кто ответственен за их появление. И опять же, кто, обладая столь ценными редкостями, мог так запросто швырнуть их на дорогу?

Заострив внимание на «художнике», я пришел к выводу, что он или, возможно, они, не могли знать истинной цены редчайших наконечников, и все же, многого это мне не дало — профаном в столь специальной области может быть даже образованный человек. Затем еще одно осложнение — глаз на стене; и вы помните, мы не избежали искушения приписать оба творения одному лицу. Низкое расположение рисунка навело меня на мысль о работе карлика, но карликов в округе не оказалось, а дети, как я успел выяснить не имели к «глазам» никакого отношения.

И все же я был убежден, кем бы ни являлся загадочный «художник», росту в нем было от трех с половиной до четырех футов, поскольку всякий, кто рисует на вертикальной стене, инстинктивно выбирает точку на уровне лица. Далее, необычная форма глаз с явными признаками монголоидного типа, о котором у сельских жителей не имеется ни малейшего представления. И в довершение всего — нелепый, но столь же очевидный факт умения «художника» рисовать в темноте. Вы предположили, что такой способностью мог обладать человек, длительное время проведший в темнице. Но со времен Эдмонда Дантеса я не слышал, что где-либо в Европе имелись такие тюрьмы.

Какое-то время я думал о моряке, отбывшем наказание в ужасных китайских погребах, и хотя карликов в матросы как правило не нанимают, гипотеза не была абсолютно невозможной. Но как приписать моему воображаемому матросу-коротышке коллекцию древнейших наконечников? Однако даже это допущение не избавляет от вопроса, откуда в куцем матросском умишке могло возникнуть намерение поупражняться в художествах, да еще и столь странным образом. Ваши же домыслы о готовящемся грабеже я сразу счел малоподходящими, после чего, признаюсь, рабочих версий у меня не осталось. Чистый случай помог мне выбраться на верную дорогу.

Как-то мы проходили мимо бедного старика Трэвора, вы упомянули его имя, и оно вызвало у меня в памяти полузабытый случай с его исчезнувшей дочерью. И тогда я сказал себе, эта другая задача, сама по себе, может быть, и неинтересная, но что если она находится в какой-то, пусть пока еще невидимой, связи с теми, что мучают меня? И я закрылся в комнате и попытался выбросить из головы все предубеждения, чтобы обмозговать все de novo. В теории все возможно, и я подумал о существовании связи, объединяющей исчезновение Анни Трэвор, знаки из кремней и глаза на стене. Но предположение таковым и остаюсь, а я уже был близок к отчаянию, как вдруг точно из воздуха родилась мысль о возможном смысле рисунка с чашей. Вам, наверное, кое-что известно о Чаше Дьявола в Суррее, так вот я предположил, что и наш символ соответствует чему-то в окрестностях. Объединив два, казалось, далеких события — пропажу девочки и знак из кремней, — я решил поискать чашу вблизи той дороги, по которой в последний раз пошла Анни Трэвор. Теперь вы знаете, как я нашел ее. Я объяснил этот знак исходя из того, что мне было известно, а затем прочитал все «предложение» сначала, с «войска»; оно выглядело так: «должно быть скопление или собрание в чаше через две недели (то есть в первый день ущербной луны) для того, чтобы видеть пирамиду или же строить ее». Глаза, появлявшиеся на стене один за другим, очевидно, отмечали дни, и я знал, что их будет четырнадцать, не больше.