Ким Ньюман - Эра Дракулы

Лестрейд беспокойно ерзал, с откровенным цинизмом называя происходящее не более чем потехой для публики. Он с большим удовольствием прочесывал бы сейчас место преступления, а не сидел на твердой скамейке, сделанной для крепких задов и коротких ножек двенадцатилетних мальчишек, но он не имел права вмешиваться в дела Фреда Эбберлайна слишком часто. Инспектор мрачно поведал Женевьеве, что Бакстер знаменит длительностью проводимых им допросов. Подход коронера отличало навязчивое — если не сказать, откровенно утомительное — внимание к выбиванию из свидетелей не имеющих к делу деталей, а также поразительная бесцеремонность и грубость заключений. В итоговых замечаниях по делу Энн Чэпмен Бакстер составил гипотезу, основываясь на сплетнях, подслушанных в Мидлсекском госпитале, что убийцей или заказчиком преступления был американский доктор. Этот неизвестный эскулап, проводя исследования по физиологии живых мертвецов, по слухам, предложил двадцать гиней за свежее сердце вампира. Некоторое время царила суматоха, пока Эбберлайн пытался выследить иностранца, но затем выяснилось, что сердце вампира, пусть и несколько подпорченное, можно было, пренебрегая всякой этикой, купить в любом морге всего лишь за шесть пенсов.

Бакстер сделал перерыв перед полуночью и возобновил дознание ближе к утру. Уже были доступны результаты вскрытия, и теперь дело касалось в основном череды медиков, которые набились в морг лазарета Уайтчепельского работного дома, дабы исследовать останки Лулу Шон.

Первым вышел доктор Джордж Бэгстер Филлипс, полицейский хирург округа Н, хорошо известный в Тойнби-Холле, — он проводил предварительный осмотр тела, найденного на Чиксэнд-стрит, и он же сделал более детальное вскрытие. Это привело ко вполне очевидным фактам: Лулу Шон ударили ножом в сердце, выпотрошили и обезглавили. Бакстер чуть не отбил себе руку, пытаясь унять гнев присутствующих, который последовал за объявлением вполне ожидаемых откровений.

Согласно закону дознания должны были проводиться в общественных местах, полностью открытых для прессы. Женевьева уже не раз выступала свидетелем в связи со смертью нескольких бедняков в кроватях Тойнби-Холла и знала, что единственным зрителем на подобных мероприятиях обычно становился мающийся от скуки вольный журналист из Центрального агентства новостей, иногда к нему присоединялся друг или знакомый покойного. Но сейчас зал оказался еще более переполнен, чем вчера, а скамьи несли на себе такой груз, словно на сцене Кон Донован сражался с Монком за звание чемпиона в легком весе. Кроме репортеров, захвативших весь первый ряд, Женевьева заметила кучу изможденных, по большей части не-мертвых женщин в цветастых нарядах, небольшое число хорошо одетых мужчин, несколько затянутых в униформу помощников Лестрейда и по паре священников, искателей сенсаций и социальных реформаторов.

В центре комнаты сидел длинноволосый вампирский воин, справа и слева от которого, несмотря на большое количество присутствующих, места пустовали. Давно умерший, он был одет в форму Карпатской гвардии принца-консорта со стальным нагрудником; довершала картину феска с кисточкой. Его лицо казалось смятым белым пергаментом, но глаза, кроваво-красными кусками мрамора угнездившиеся в мертвой пустыне кожи, постоянно подергивались.

— А вы знаете, кто это? — спросил Лестрейд.

Женевьева кивнула.

— Это Костаки, один из прихлебателей Влада Цепеша.

— От них у меня мурашки по коже, — признался «новорожденный» детектив, — от старейшин.

Женевьева чуть не рассмеялась. Костаки был моложе ее, и он присутствовал здесь явно не из праздного любопытства. Дворец заинтересовался Серебряным Ножом.

— Каждый день в Уайтчепеле несколько человек оказываются убиты такими способами, которые неведомы даже Владу Цепешу, или живут так, что жизнь их хуже смерти, — сказала Женевьева, — но год за годом Лондон притворяется, что мы находимся так же далеко, как Борнео. Но подай им парочку убийств покровавей — и тут становится не продохнуть от зевак и желающих помочь филантропов.

— Возможно, это даже принесет какую-то пользу, — заметил инспектор.

Доктора Бэгстера поблагодарили и отпустили, коронер вызвал Генри Джекила, доктора медицины, доктора Оксфордского и Кембриджского университетов, члена Королевского общества и так далее. Солидный мужчина лет пятидесяти с гладким лицом, явно красивый в молодости, подошел к кафедре и принес клятву.