Вернон Ли - Кукла

Я приготовила целую речь на тот случай, если Орест начнёт говорить о том, что такая кукла, выполненная в полный человеческий рост, одетая в настоящий костюм прошлой эпохи вскоре будет представлять огромный интерес для историков, и всё в таком духе. Но я чувствовала, что я бы не осмелилась произнести всё, что задумала, да это было и не нужно. Орест, сидя за столом напротив меня — он попросил принести ему только бокал вина и кусочек хлеба, несмотря на то, что я предлагала ему разделить со мной ужин, — медленно кивнул, затем посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, будто пытаясь взглядом охватить меня с ног до головы. Он ничуть не был удивлён. Он просто обдумывал мою просьбу.

— Это будет очень сложно устроить? — спросила я. — Мне следовало ожидать, что граф…

— Граф, — сухо отозвался Орест, — продал бы собственную душу, если бы у него таковая была, не говоря уже о своей бабушке, в обмен на нового скакуна.

И тогда я всё поняла.

— Синьор Орест, — повторила я, чувствуя себя ребёнком под испытующим взглядом доброго старика, — мы с вами знакомы не так давно, и я не требую от вас, чтобы вы во всём мне доверяли. Возможно, покупка предметов из домов умерших людей с целью разместить их в собственном доме характеризует человека не с лучшей стороны. Но уверяю вас, я порядочная женщина со своими убеждениями, и прошу, чтобы вы доверяли мне и помогли в этом деле.

Орест кивнул.

— Я постараюсь убедить графа продать вам эту куклу, — сказал он.

Я посадила её в закрытый экипаж и привезла к дому Ореста. За лавкой у него был сад, сразу за которым начинался виноградник. Оттуда открывался прекрасный вид на Умбрийские горы. Я давно приметила это место.

— Синьор Орест, — сказала я, — не будете ли вы так добры, взять немного сухих веток — я видела у вас на кухне чудесные миртовые и лавровые ветки — и принести их к винограднику? И ещё я бы хотела сорвать несколько хризантем из вашего сада, — добавила я.

Мы сложили ветки в конце виноградника и посадили на них куклу, а хризантемы положили ей на колени. Она сидела в своём белом атласном платье в стиле ампир, которое, казалось, белело как новое под ярким ноябрьским солнцем. Её чёрные глаза неподвижно смотрели на жёлтые виноградные лозы, и на розовеющие персиковые деревья, и на покрытую сверкающими каплями росы траву в винограднике, и на голубое утреннее небо, и на туманные очертания гор.

Орест чиркнул спичкой и осторожно поджёг сосновую шишку; когда шишка загорелась, он молча передал её мне. Мирт и лавр с треском вспыхнули, в воздухе запахло смолой. Куклу окутал дым и языки пламени. Через несколько секунд огонь утих, а догорающие ветки рассыпались на мелкие части. Кукла исчезла. На том месте, где она сидела, что-то блеснуло среди тлеющих углей. Орест поднял это и протянул мне. Старомодное обручальное кольцо, которое, очевидно, было спрятано под шёлковой перчаткой.

— Сохраните его, синьора, — сказал Орест. — Вы избавили её от страданий.

Матараццо, Франческо (1443–1518), итальянский историк, автор «Хроники Перуджи».

Тринчи, итальянский феодальный род лангобардского происхождения, обосновавшийся с XII века в Фолиньо.

Анджела Меричи, святая Римско-Католической Церкви, монахиня, основательница женской монашеской конгрегации урсулинок.

Бальони, феодальный род, правивший в Перудже, Умбрия в XV–XVI веках.

Чезаре Борджиа, политический деятель эпохи Возрождения из испанского рода Борджиа.

Юлий II, папа римский с 1 ноября 1503 года.

Франциск Ассизский, католический святой. Согласно легендам, однажды во время прогулки он увидел стаю птиц и подумал, что их можно сделать вестниками Господа. Он обратился к ним со словом Божьим, начал проповедовать им. Птицы внимательно слушали, и лишь когда он закончил, благословив их на прощание, они взлетели в небо.

Секст Аврелий Проперций, древнеримский элегический поэт.

Альбий Тибулл, древнеримский поэт, живший в I веке до н. э.

Когда папа Бонифаций VIII разрушил Палестрину в 1299 году, он приказал вспахать землю и посыпать её солью. С древних времён существовал обряд посыпания солью земли в захваченном городе; это символизировало очищение, а также считалось, что тот, кто осмелится заново выстроить город на этом месте, будет проклят.