Михаил Уткин - Тенарская Яга

- Вообще-то на самом деле, техника ударов важна. Ты гоняешься с этой лопатой за мной, даже не понимая, что бегаешь с мухобойкой за тигром. Весьма клыкастым и когтистым. И полностью открыта для контратак. Я мог бы тебя уже раз десять убить.

- Слова, это болтовня, - выдохнула я, тяжело дыша.

Резкие движения на пределах скорости опустили выносливость наполовину. На что скелет хмыкнул и вдруг пошел вперед четкими скупыми движениями, отбивая мое оружие и тут же тыча острием.

- Бедро! - приговаривал он. - Рука! Плечо! Стопа!

С каждым словом кочерга вонзалась не сколько болезненно, сколько обидно. А скелет сказал:

- Видишь? Ты полностью открыта. Настолько что не можешь отреагировать, даже когда я говорю куда буду колоть.

Я отпрыгнула, смотря на него с ненавистью, но проворчала, не желая признавать его правоту:

- Откуда мне знать какое именно бедро, а стопа правая или совсем наоборот левая...

Он с превосходством заявил:

- То-то и оно, что не знаешь даже таких простых вещей. Сейчас я вложу эти знания в твою голову. Так что слушай, когда тебе мастер говорит и не перечь. Ибо...

Это его «ибо», оказалось последней каплей, переполнившей мою чашу терпения, которого даже и не чаша, а так, крошечный стаканчик. Я перебросила черенок в другую руку, на что ловкий противник посмотрел с интересом, но интерес тут же пропал, а брови столкнулись на переносице. Я вскинула руку с заклинанием, таргет влепился ему в грудь, и в следующий миг я раскрыла пальцы.

В ладони треснуло, и пучок сияющих молний мгновенно разрядился в противника. Правда его уже в той точке не было. Каким-то невероятным кульбитом он отпрыгнул в сторону, исчез из поля зрения. А в следующий момент я ощутила за спиной горячее тело «греческого героя». За волосы больно дернуло, так, что слезы брызнули, а горло стиснули жесткие пальцы. Он злобно процедил мне в ухо, одновременно накручивая мои пряди на кулак.

- Я сказал, слушай меня и не дергайся. Не будь дурой, не понимающей простой вещи. В играх с мужчинами - женщинам всего лишь позволяют побеждать. Впрочем, у некоторых тупых сучек от этого раздувается самомнение и их надо учить!

Его гнусные тяжелые слова, казалось, разбудили во мне настоящее цунами. Я словно воочию увидела эту гигантскую волну, что поднялась стеной и неслась ко мне, собираясь смести разум.

Я непримиримо прохрипела:

- Некоторые тупые кобели изначально имеют раздутое самомнение!

Ладонь, стиснувшая горло, ослабила хватку, и я услышала тяжелый выдох в ухо. После чего прозвучали исполненные яда слова:

- И что ты сделаешь? Василиск тебе не поможет. Одно движение, и я сверну тебе шею, как куренку. А от пета твоего уйду легко. Даже убивать не буду Тузика. Ассасины противокласс любым магам...

- Вася, - прошипела я люто, - его зовут Вася!

И тут волна накрыла снова. Меня встряхнуло, я жутко нечеловечески расхохоталась так, что у самой волосы дыбом встали. «Хохот ведьмы», подаренный какими-то лесными тенями, на мне не сработал. А вот на ловкаче, прижавшемся ко мне, сработал прекрасно.

Я мотнула головой, выдергивая волосы из его пальцев и обернулась, полная ярости. Тот застыл с исказившимся от напряжения лицом, похожим на предсмертную маску.

«Внимание, стан противника закончится через 6 с, 5 с...»

Я люто выдохнула, обращаясь к неведомой надписи:

- Не закончится. Дракарис!

Откатившееся заклятье ударило ассасина в упор. Пучок белых молний вонзился в его в грудь, растекся обхватив тело, а через секунду, его кувыркая в воздухе, отшвырнуло метров на десять.

- Так то! - рявкнула я и победно пошевелила пальцами в воздухе.

Хотелось сокрушить что-нибудь еще, я неспешным шагом победительницы двинулась к ворочающемуся в траве бывшему скелету. Однако с каждым шагом, моя победная улыбка блекла...

Костя лежал навзничь раскинув руки, и царапал пальцами землю, вырывая пучки травы. А тело... Которое только что было прекрасным, превратилось... превратилось...

На месте грудины, словно купол медузы, вздулся один огромный волдырь. Сквозь его трепещущую поверхность я с ужасом видела перемешанные осколки костей и дальше по телу, словно щупальца извивались ряды волдырей, что лопались от малейшего шевеления.

Только красный ник Кости с полоской жизни, напоминающей маленькую точку, говорил, что это еще живо.

Тут его глаза открылись, единственно что уцелело на его обгорелом лице. Он судорожно выгнулся, глядя в небо и вдруг закричал, протяжно и страшно.