Дмитрий DM - Зеленые буковки, или конюх Аким против

— Надо, как встарь, не просто пороть, а вот взять и срамное место, весь блуд ему за такое отсечь без всяких анатомических подготовок, — поддержал доктор Сдохнев.

— А то! Но, господа, осторожность надо проявлять в деле таком, — воскликнул Иван Аполлонович Нижекланевский, — вот рассказывал мне свояк, у них по соседству жил такой помещик Дуркин Никодим Николаевич. У него был заведен запрет на всякие амуры для дворни. А он уж строг был. Ох, строг. Жена его Наталья Алексеевна смазливых девок турку в гаремы ихние продавала на Нижегородской ярмарке. И вот Васька, тоже его конюх, кстати, повадился любовничать с одной сенной девкой. Узнал Никодим Николаевич и думает: ан нет, шельмец, поймаю тебя прямо за делом. Учинил засаду на сеновале и видит, идут голубки, все в страсти так и пылают, гляди, подожгут овин, и ну прямо в сеновал амурничать. А наш брат Дуркин сидит в засаде, выжидает, его так не возьмешь за просто. Налюбовничались они, значит, лежат в неге, бдительность потеряли и тут он — раз! Прямо с поличным и взял. И давай следствие чинить. Я, говорит, тебе, Васька, запретил амуры? Запретил. Ты товар спортил, теперь как ее турку продать? За копейки едва пойдет. Вот ты меня ослушался и теперь, брат, не серчай. Девку сначала сама барыня за волосы оттаскала, а потом догола раздели, медом намазали и к столбу привязали в жаркий день, на поедание пчелам и мухам. Всем для острастки. А девка слаба здоровьем оказалась, взяла, да и отдала Богу душу. А Васька этот под засовом сидел, все видел, выл и ревел, как дикий зверь. Задумал Никодим Николаевич засечь его до смерти, всем урок будет. А вот тут и случись такая неприятнейшая оказия: Васька ночью, как пес, прорыл землю под стеной и сбег, прихватив тело своей полюбовницы, этой самой сенной девки. Потом вернулся через несколько дней, а был здоровый черт, вытащил ночью помещика Дуркина и его жену из постели, связал, утащил и повесил, разбойник, обоих на дубу возле дороги на село Долгое. Так теперь тот дуб и называют все — дуркин дуб. А поместье их энтот негодяй Васька предал огню. Все сжег, ничего не осталось. Вот как бывает, ежели с ними в демократии играть и гуманность проявлять.

— Схватили подлеца? — тихо поинтересовался Илионор Владимирович.

— Куды там! Этого Васьки и след простыл. Говорят, похоронил свою полюбовницу в тайном месте, одев на нее драгоценности, что в барском доме ограбил и подался далеко за Урал в ушкуйнки сибирские. А там разве сыщешь. Но слыхал свояк, что Васька атаманом дерзким там стал.

— Мда-а-а, — протянул Илионор Владимирович, глядя на стоявшего перед ним Акима, из под разорванной рубахи которого виднелось могучее тело.

«Такой свернет шею как куренку, вон какие у него ручищи. Запороть его, запороть до смерти! Издохнуть должен, иначе вот так же придет ночью...» — поежился он от страха.

— Ну, батюшка Варфоломей, благословите нас на дело праведное, — сказал Илионор Владимирович.

Поп уже дремал, разморенный дармовой выпивкой, вскинул голову и как был с закрытыми глазами, так и перекрестил перед собой пространство.

Били Акима долго и больно. Первый удар нанес Митрофан Силантич. Сначала раздался хлесткий удар и вроде, как спина немного онемела и защипало, как от осиного укуса. А уже через секунду, словно кипящее масло вылили на спину. От боли аж в глазах потемнело и только искры и цифиры зеленные побежали перед глазами. Аким не выдержал и застонал. Пару раз Акиму становилось плохо, в глазах темнело и тогда наступала недолгая передышка, которой хватало, чтобы окатить его водой, да подуставший Митрофан поменялся с кузнецом Прокопом местами. Недостаток профессионализма у кузнеца явно компенсировался энтузиазмом исполнителя, испытывающего стимул в виде барского одобрительного повизгивания.

Не то чтобы процедура Акиму была неизвестна, били его, конечно, били часто, иной раз и на неделе раза два, а только вот чтобы барин кричал “До смерти” да еще и сам следил за исполнением и особым кнутом Митрофана — такое с Акимом случилось впервой.

Митрофан подошел к залитой кровью скамье на которой как окровавленный кусок мяса лежал Аким. Взял его за волосы и подняв голову сказал.

— В беспамятстве. А ну, Прокопий, охолони его водой.

После ведра воды, которую плюхнули Акиму прямо в лицо, вдруг узрел он перед глазами чудного бородатого барина, который смотрел прямо на Акима и что-то кричал, вроде, как и по-русски, но совсем непонятное, тыча ему прямо в лицо пальцем.

«Точно, барин какой-то привиделся, они завсегда непонятное говорят….», — успел подумать Аким, но последующий удар кнута снова выключил его.