Дмитрий DM - Зеленые буковки, или конюх Аким против

«Тебфе мой друг, нужно создать систему стрельбы энергетическим лучами».

«Ты американа, по-русски скажи! По-человечьи, а не по-вашему….», — огрызнулся Аким.

«Чтобфы создать систему зарядов, нужно выпустить из себя самое сильное пережифание, злость, разочарофание, то, что фас гнетет фсю жизнь».

Аким почесал затылок.

«Нууу….. Было дело один раз. Я уже не малец был, парень молодой, девками интересовался, ох и охоч был до них. И вот раз на пруду девки голышом купались. И была среди них Дуняшка, дочь нашего мельника Парамона Феофаныча. Девка хороша слов нет. Кожа белая, как мука, титьки и телеса вот прямо тесто белое пшеничное.

Аким почувствовал, как елда напряглась и скользнула в раскрытую пасть медвежьей морды.

«Ладно потом разберемся….», — подумал он, — «ну вот, я значит засел за камышами смотрю и так Дуняшку захотел, что мочи больше нет. А она как на грех ко мне идет. Подхватила сарафан, значит потаиться хочет, переодеться, красу свою девичью уберечь от глаз чужих. А не поняла, что прямехонько ко мне в руки. Не удержался я, есть грех любодейский, накинулся на нее с замыслом снасильничать. А то глядишь, потом Парамон Феофаныч и в женки ее мне потом отдаст. А она дуреха, крики подняла…. Так меня со спущенными портками и схватил ее батька со своими сыновьями. Ох и отходили оне меня дюже сильно. Едва ноги унес и жизнь сохранил. Но ведь я же не нарочно! Я же просто с желанием своим справится, не мог! Вот что ей убыло бы что ли?»

Аким грустно вздохнул.

«Вот, барин американо, и засела во мне печаль неутоленная с тех пор….»

Перед его глазами пробежала красная полоска.

«Система энергетических лучей готова к бою».

Чудной американский барин печально понимающе кивнул головой.

«Скажи «харасмент» друг мой».

— Харасмент! — крикнул Аким.

Из елды, со скоростью молнии вылетел яркий, как солнце короткий луч и вдребезги разнес глинный горшок.

Конюх потерял дар речи от удивления.

«Вот же сила Господня, так я теперь могу и Царьград для царя-батюшки освободить от басурман!»

Он навел красный треугольник на пуховую подушку.

— Харасмент!

Выстрел и только перья по все избе полетели. Тут же прицелился и решил разнести сундук в углу, но прицел размылся и пропал.

— Это что еще такое?! — завопил Аким.

«Алкоголь в крови 0%»

— А понял!

Конюх опрокинул еще стакан самогона.

Снова появились красные черточки и соединились в красный треугольник, который навелся на сундук.

— Харасмент!

Но из елды плюхнулся на пол слабый заряд и прожег небольшую дырку в полу.

— Да чтоб тебя! Чего ваша американская чудо машина не работает.

«Необходимо снова зарядить», — невозмутимо сказал американский барин, затянулся большой цигаркой и выпустил струю дыма.

Аким снова подумал о Дуняшке и о барыне Лизавете Борисовне и такая обида его захлестнула, что выстрел после слова «харасмент» ахнул, как гром небесный. Луч разнес не только сундук, но и разбил половину стены за ним. С улицы раздался визг и вопли испуганных дровосеков. Забежал перепуганный Степанька. По избе летали перья из подушки, всюду черепки от горшков, щепки от сундука и по краю огромной дыры в стене дымился обугленный край.

— Да что же вы, батюшка, такое творите?! — испуганно закричал он.

Аким виновато засунул пальцем елду обратно в медвежью пасть.

Над чудным американским барином появилась надпись «Свернуть помощника?».

«Ты мне, американо, вот что скажи?», — с досадой спросил Аким, — «ну почему мне все время, чтобы чего-то достичь надо то палец в жопу совать, то в лоб себя бить, то глаза косить, то чтобы силушку руке дать надо рукоблудить, то из елды громом и молнией стрелять? Ну, вот за что мне такое?»

«Загадочная душа твоя, Аким».

Американец развел руками и исчез.

Аким уложил провизию в котомку и закинул за плечи. Сразу же появилось сообщение перед глазами.

«Увеличить объем котомки? 100 очков».

Конюх почесал затылок.

«Господь с тобою, давай раздай котомочку, авось пригодится», — кивнул он.

Сопровождаемый дровосеком Степанькой Аким вышел на улицу, поправил не плече увесистую котомку с едой, перекинул на плечо гитарную рогатину. Повернулся к нареченной им деревне Радужное, широко перекрестился, сделал три глубоких поклона, а потом сначала скосил глаза на нос, потом стукнул себя изо всех по лбу, закрыл глаз рукой, сунул палец другой руки себе в жопу и исчез, оставив таращащегося в ночную тьму дровосека Степаньку.