Алексей Бергман - Циклопы

Зоя Карпова — играла. Ее глаза мазнули по шарам, опытно, оценивающе прищурились на хорошенького «свояка»… Тут же красотка усмехнулась, увидев, как глупо игрок распорядился «подставкой» — забил один шар, разрушил потенциальную комбинацию, а мог бы продолжать игру…

Эх, если бы Иннокентий не устроил банде позорнейший облом, сейчас, как и предсказывал формат из будущего, на том столе сражались бы Борис и Коля! И уж Завянь сумел бы вписаться в сценарий: бильярд — его делянка. Его кусочек маслица на хлебе.

Неожиданно Борис почувствовал острейшую досаду. Почувствовал себя как будто обворованным…

Он должен был сейчас стоять — ТАМ! Завьялов знал, как это выглядело бы! Широкоплечий и уверенный, Завянь склонился бы над столом, вытянулся во весь рост… ударил кием! заинтересовал бы Зою партией… Потом уж трали-вали, все кипрские дела…

А он сидит в теле дядюшки пенсионера и ждет, когда с парикмахера схлынет оторопь. Когда он догадается, что Карпова уже скучает в этом зале, а две ее подружки наморщили носы… (Активность проявляет лишь белобрысая чудачка, переговариваясь, перемигиваясь с красавчиком барменом.)

Завьялов сделал Кеше зверские глаза. Взглядом приказал воодушевиться, мол, ты чего застыл, засланец?! беги к Жюли, заказывай всем по «Циклопу», возбуждай фантазию у женушки!

Кеша уже начал приподниматься, уже наморщил ум и храбрость…

Но тут, не вполне рассчитывая на парикмахера, мадам История взяла свое. Какой-то там эффект с двойной фамилией задействовался в лице Коляни Косолапова, поскольку по сценарию нахамить он все-таки — обязан, а реплики Завьялова уже шли немногим позже.

Отодвинув рыженькую Свету, Косой нетрезво поглядел на прибывший пафос, поднес к губам пачку «Беломора» на манер микрофона и громко пробасил:

— Ахтунг, ахтунг! В небе ночные фрики-барби!!

Развеселая Светка фыркнула так, что червячная собачка окончательно упряталась подмышку, даже пуговичный нос исчез!

Шатенка, брюнетка и белобрысая пацанка окатили Светку и Косого ледяной надменностью, из подмышки Зои что-то гневно тявкнуло…

Внесенный в анналы скандал развивался в разрушительном порядке ресторанного скандала. Колино бесчинство, скорее всего, разметало бы, вымело вон из зала глянцевую компанию… Цирцеи с перепившимися хряками не дружат, читалось на гламурных ухоженных личиках.

Тело-Кеша, наконец-то, встало во весь рост, вытянуло вверх руку (на манер привокзального памятника Владимиру Ильичу):

— Бармен! — воскликнуло в лучшей традиции третьеразрядного актера «кушать подано». — Всем по коктейлю «Жюли, атас, у нас циклопы!»!

Завьялов снова зажмурился. На какой-то момент ему показалось, что вместо «кушать подано», из памятника-Кеши прольется знаменитый текст «товарищи! то, о чем так долго говорили большевики — свершилось!».

Немая сцена продолжалась три секунды. Бармен глядел на Борю с задумчивостью сфинкса. Народ соображал — что за новомодное пойло всем на халяву подвалило?..

После чего случилась неожиданность. Из подмышки Карповой выскочила, выпрыгнула лысая собачка. Сбив три пивных бокала, промчалась по столику, упертому в стену…

Погруженный в мысли о формате, уже открывший глаза Завьялов, тут же представил, как выглядела бы эта сцена в замедленной киносъемке.

По столу и спинкам диванов летит ушастый собачий недомерок — мохнатые локаторы трепещут, развеваются, хвост напружинен, как волосатое копье. На собачонке плюшевая юбочка и футболка с бисером. В целом она очень напоминает цирковую обезьянку, летит вперед, как будто вместо когтей на лапах — пальцы. Бокалы рушатся. Облитые пивом мужики разевают рты, Карпова распахивает карие глазищи…

Банда в шоке — лысое ничтожество врезается в Завьялова со всей дури. Роняет Борю пол.

В «ложу» просовывается рожа бодигарда Карповой…

Финал, как в «Ревизоре». Актеров накрывает шок. На полу барахтается Борис Завянь, по его груди скачет червячок на лапках. Лижет в нос, в лицо, повизгивает, кажется, описаться от радости готов.

Тело-Кеша пораженно бормочет:

— Жюли…, Жюли… Это — ТЫ?!

Лишается сознания.

— Копец, ребята, — говорит Косой. — Ушастая чувырла нам Борика угробила.

— Это моя собака! — на весь цоколь возмущалась Карпова, пытаясь стащить четвероногую Жюли с груди тела-Кеши в обмороке. — Жозефина! ко мне! Отцепись от этого урода!

Жозефина сидела на носителе родного мужа, как на последнем в мире куске мяса!