Лорен Оливер - Неупокоенные

Джо не двинулся с места, а только прикусил губу, как будто собирался о чем-то спросить. И Трентон решил, что он не знает, где лестница.

– Прямо по коридору, – подсказал он рабочему.

Джо кивнул.

– Да, – но все так же стоял и озирался вокруг, – я помню это место, столько времени прошло! Я уже тут работал. Дом как будто стал меньше. – Он мотнул головой. – Ох, как время летит.

И тут Трентон вспомнил: Джо Коннели! Так звали кровельщика, который нашел тело той женщины, Сандры!

– Стойте! – Трентон рванулся вперед, запнулся о ковер и чуть не упал. Джо повернулся к нему. – Это ведь вы нашли ее? Женщину, которая тут умерла?

Джо побледнел. Он облизнул сухие губы и спросил:

– Откуда ты это знаешь?

– Моя сестра встречается с полицейским, – сказал Трентон. Это объяснение было лучше правдивого рассказа о призраках, видениях, Еве… О том, что потусторонний мир действительно существует, причем рядом с нами.

– Ох, – вздохнул Джо, сжимая и разжимая кулаки, как будто он ощупывал невидимую веревку, – да, я оказался не в том месте не в то время. Суровая была зима… Много снега навалило. У той бедняги крыша обвалилась.

– Ее звали Сандра, – напомнил Трентон.

– Да, как-то так… У нее лица вообще не было – только месиво из костей и мяса. Это я помню, а имя – не очень.

– Что с ней случилось? Полиция так и не нашла ее убийцу?

– Нет, – хрипло сказал Джо и отвернулся, – нет, его не нашли.

Трентон отчаянно пытался придумать хоть какой-нибудь вопрос, с помощью которого можно разговорить старика. Он не знал, почему для него так важно узнать о судьбе незнакомой ему женщины, погибшей здесь много лет назад, но приезд Джо он воспринял как знак свыше. Было ведь еще что-то важное, о чем он забыл… Ева говорила что-то про письмо, украденное у Сандры.

– А письмо? – выпалил Трентон, и Джо застыл на месте.

– Как… как ты узнал про письмо? – Лицо Джо было белее снега, когда он обернулся. – Кто тебе сказал?

Трентон не ответил. Он не знал, что сказать, не мог ничего придумать. Старик дрожал как осиновый лист. Он схватился за стул и почти упал на него.

– Что с вами? – обеспокоенно воскликнул Трентон.

– Давление, – спокойно сказал Джо, – я ведь уже старая развалина. Водички не принесешь?

Трентон пошел к кувшинам с водой и льдом, которые Минна аккуратно выстроила в ряд для гостей, налил стакан и передал Джо через стол. И потом сел сам.

– Спасибо, – сказал старик, но не стал пить, а только крутил стакан в руках. Через минуту он наконец заговорил: – Я от него избавился. Я подумал, что это правильно. Это было ужасное зрелище… Кровь повсюду, мозги на стене… – Он помотал головой. – Даже если знаешь причину, легче не становится. Что бы люди там ни говорили.

– Причину чего?

Джо нахмурился.

– Почему они так поступили.

И вдруг Трентон все понял. Он думал, что расследует старое дело об убийстве, но все оказалось гораздо печальнее. Как будто он разрыл старую могилу, в которой кто-то однажды похоронил свое несчастье.

– Так это было самоубийство… – проговорил Трентон.

Джо оперся на стол ладонями и встал.

– Мой отец повесился, когда я был еще пацаном. Мать говорила всем, что у него лопнул сосуд в мозгу. Аневризма. – Он снова помотал головой. – Когда ты знаешь об этом, тебе не легче. А только хуже… Ну да, не стоило, наверное, сжигать письмо – это ведь было не мое дело.

Трентон еще долго сидел в столовой, думая о слишком частых «конференциях» отца, про письма и открытки от Адрианы, на которые он так и не ответил; о мужчине, болтающемся в петле, и его жене, которая лгала всем о причине его смерти, потому что ей было за него стыдно. И о женщине без лица. Он думал о том, как время давит на всех них, как толстый слой снега на крышу.

Пришло время, подумал он, чтобы похоронить отца и оставить призраков в покое.

– Не уходи! – Да, я знаю, что Сандра раздражала меня все это время и что я всеми силами пыталась игнорировать ее, но теперь я умоляла ее остаться. – Пожалуйста, не уходи!

– Все, вытаскиваете меня отсюда? – Голос Сандры звучал все тише, как будто она была уже не здесь. – Как чертовски вовремя!

– Не оставляй меня! – Я ненавидела себя за эти слова, но ничего не могла с собой поделать – она стала частью меня, моей второй половиной. После ее ухода меня никто не услышит! Это как вообще не существовать, только еще хуже. Одиночество. Уокеры разъедутся по домам, а я останусь здесь. Одна. С распахнутыми дверями, как открытым ртом, замороженная в морозильной камере, вечно блуждающая во тьме пустых шкафов и комнат без возможности сбежать…