Марта не знала, у неё голова совсем другим была забита. А вот Чистюля знал. Он сидел в древнем раздолбанном кресле, но не развалился, как обычно, а сгорбился, сжался весь. Он, как и Стефан-Николай, явно что-то чувствовал.
— Штоц, — сказал Чистюля. — Штоц тебя напугал.
— Его как будто подменили, правда. Никогда он не стал бы такую пургу нести. Но страшно и не это — другое.
Даже Марта вздрогнула и поглядела на Стефа — таким тоном он это произнёс. А уж Чистюля во все глаза смотрел, подался вперёд, только что из кресла не вываливался.
— Я вдруг понял, — растерянно сказал Стефан-Николай. — Это он не впервые. Всё как по накатанной. И это — Штоц! Который всегда учил говорить ясно, доставал нас за канцеляризмы в сочинениях!.. В сочинениях, смешно ведь! И тут!..
— «Говоришь ясно — мыслишь ясно», — процитировал Чистюля. — Но он же и правда с удовольствием излагал, Стеф. Вот как такое может быть?
Марта фыркнула:
— Люди иногда меняются, знаешь ли. Ладно, давайте разбегаться, мне ещё домашку делать и завтра в Инкубатор. Уже всех ненавижу при одной мысли о том, во сколько вставать…
Она надеялась лечь пораньше, но не вышло. Отец ещё не вернулся, Элиза была злая, хотя старалась не показывать. Пока Марта пила на кухне чай и краем глаза следила за ток-шоу, мачеха рассекала по квартире, громыхала дверцами в стенке, пересматривала какие-то документы. Едва вошёл отец — кинулась к нему: «Нужно поговорить!»
Началось, подумала Марта.
Уходить сейчас было подло: нельзя бросать отца одного на растерзание этой ехидны.
— Значит, поговорим. — Отец вошёл на кухню, коснулся Мартиного плеча. — Ничего, если я пока поем? Пирог ещё остался?
Отец сунул его в микроволновку и ждал, повернувшись к Элизе. Та зыркнула на Марту, бледная, с густо накрашенными губами.
— Я была сегодня в участке. Насчёт твоей пенсии. Очереди по всем коридорам, крики, скандалы. Без толку, Раймонд. Ничего они никому не назначат. В лучшем случае разовые выплаты, и то… тем, у кого чётко зафиксированные дата и время. — Она снова зыркнула на Марту. — И диагноз определённый. Остальных списывают по статье «несчастный случай случай на производстве», без разбора. И без шансов.
— Ну прости, — спокойно сказал отец. — Кто же знал. Получилось как получилось. Там об этом не думаешь, просто в голову не приходит.
Элиза поджала губы: явно хотела ответить в своей обычной манере, чтоб наотмашь, навылет, — но сдерживалась.
— И чёрт бы с ним, — сказала наконец. — В смысле — конечно, слава Богу, что так! Грех жаловаться. Но ты новости смотрел? Надо куда-то устраиваться, Раймунд, уже сейчас. Не надеяться на молочные реки с кисельными берегами. Дальше будет хуже. И я одна не потяну. Если они урежут зарплаты — а они урежут, не сомневайся…
— Новости я смотрел, — кивнул отец. — И уже устроился, я как раз от Гиппеля.
— Он взял? Ещё же в понедельник отказывался.
Мачеха достала пирог, поставила перед отцом. Тот щедро отхватил вилкой кусок и стал с наслаждением жевать.
— Обстоятельства изменились, — сказал со странной интонацией. Как будто насмехался над Гиппелем, но нет, конечно, он бы не стал. Только не над Гиппелем.
Мачеха кивнула, однако уточнять не решилась.
Утром, когда Марта встала, Элизы уже не было. Отец спал или просто лежал с закрытыми глазами: на спине, аккуратно сложив руки на груди. Дышал медленно, размеренно: если не приглядываться, и не заметишь.
Марта наскоро перекусила, по-прежнему ломая голову над тем, как провернуть запланированную на понедельник авантюру. Со сбором макулатуры — это она удачно сообразила. Оставалась сущая мелочь: посреди забитого школьниками спортзала привлечь внимание господина Вегнера к пакету с костями, не выдав при этом ни себя, ни Стефа с Чистюлей.
В новостях отчего-то вместо собственно новостей рассуждали о вреде чрезмерных путешествий. «Пребывая в привычной среде, мы, среди прочего, адаптируемся к тамошним вирусам, микробам и наночарам, вырабатываем устойчивый иммунитет», — сообщал, поправляя узкие очёчки, профессор такой-то. «Именно! — вторил ему академик сякой-то. — А во время незапланированных перемещений мы подвергаемся опасности заражения другими — к которым наш организм не адаптирован. Более того, и сами поневоле становимся разносчиками тех штаммов и разновидностей, к которым привыкли. Разумеется, речь не идёт о повальном запрете путешествий, но в нынешние неспокойные, болезнетворные времена…» «Ведь сейчас осень! — подхватывала ведущая. — Осенью организм особенно ослаблен! Да и вообще не в нашей это традиции — путешествовать!»
Читать дальше