Элиза Крейв - Надлом

Это замедляет меня всего лишь на полсекунды, но этого достаточно. Меня хватают сзади. Ярко

раскрашенная мебель и оранжевая стена цветным пятном пролетают мимо, когда мы падаем и

катимся по полу. Приемная — единственная гостевая комната в психушке и, конечно же не

случайно, единственное комната, которую посетители могут увидеть. В том, что я умру в

единственной комнате, где можно было бы на самом деле жить, есть какая-то ирония.

Я переворачиваюсь, чтобы увидеть, кто меня схватил — тот, кому я порезала щеку. Ястреб.

Он швыряет меня в стену.

Больно.

Обхватывает пальцами мое горло. По его лицу течет кровь.

— Думаешь, можешь драться со мной, полукровка? — Ястреб наклоняется, почти тычась своим

похожим на клюв носом в мой нос.

Я полукровка. Половина чего-то. Половина того, что представляют собой они.

Ястреб медленно ведет пальцем по моей щеке, в том же месте, где я ранила его. Я открываю

рот, чтобы извиниться, чтобы задать вопрос, на который до смерти хочу получить ответ всю свою

жизнь.

Но его вопрос предупреждает мой, черные глаза жестко смотрят в лицо:

— Думаешь, можешь порезать меня, полукровка?

Он нажимает большим пальцем на мою щеку, и ноготь вспарывает кожу. Легкое жжение

начинает гореть огнем, когда он вдавливает ноготь глубже. По щеке бежит кровь, и вопросы,

начинающиеся с «кто» и «что», вянут и умирают на моем языке. Он собирается меня убить.

Словно в доказательство этого, он проводит пальцем по щеке. Моя, как сталь, кожа

вспарывается ногтем словно шелк. Взвизгнув, я пытаюсь вырваться из его хватки. Он наклоняется

вперед, излучая опасность и угрозу. Так вот как чувствовали себя мои жертвы? Беспомощными?

Взмокшими? До одури испуганными?

— Пол-Карим, нам нельзя убивать своих, — произносит главный, входя в приемную.

Да, вам нельзя убивать своих! Каких «своих» — сейчас совсем не существенная деталь.

— Но может произойти несчастный случай, — с рыком отвечает Ястреб.

Мое сердце останавливается.

— Она всего лишь полукровка. Мы скажем, что она — предатель. Что она перебежчик, —

предлагает Щекастый. Видимо, он все еще злится из-за Самсона.

— И это, кстати, может оказаться правдой, — говорит Ястреб и гладит пальцами другую мою

щеку. Его ногти сдирают кожу, и я пытаюсь вывернуться из-под них. — Иначе с чего это она

выбрала Самсона?

Перебежчик? Откуда и куда? Понятия не имею, но это мой единственный шанс.

— Я никуда не перебегала! Я просто не могла устоять! И он первым на меня напал!

Он не купился на это, и мне знакомо выражение его глаз. Он жаждет крови. Я часто видела

такие глаза у своего отражения в зеркале. Слишком поздно. Насмешка судьбы — узнать, что я такая

не одна перед самой своей смертью.

Когда мама говорила, что я особенная и уникальная, я думала, что это так и есть. К тому же, я

никогда не встречала других детей, которые могли бы поднимать машины или жевать стальные

гвозди.

Оказалось, что я такая особенная только для своей мамы. Такая же особенная, как снежинка.

Такая же особенная, как имя ребенка в школьном списке отличников.

Есть другие, такие же, как я. И они хотят меня убить.

10

Было бы неплохо меня об этом предупредить, мам!

— Пожалуйста… — не сдаюсь я. — Это правда. Я не…

— Шшш… — Голодные глаза жадно вглядываются в мои. — Правда не имеет значения, когда

ты так… вкусна. — Он наклоняется ко мне и глубоко вдыхает. Его язык влажно скользит по моей

щеке, слизывая текущую по ней струйку крови. Он ухмыляется, насмехается. Затем замирает. Его

глаза расширяются, и он снова проводит языком по моей щеке.

Его большие, злые глаза встречаются с моими.

— Ты?..

Эхо громкого удара проносится по приемной, и мы все поворачиваемся к входной двери. Она с

треском распахивается.

Похоже, кто-то решил присоединиться к нашей вечеринке.

Глава 3

Хотя гости только прибывают, а еда очень даже хороша, хозяева — полные мудаки.

Новый участник, мужчина, нагибается в дверном проёме. Ну, на самом деле не мужчина, а

человеческий подросток. Одно из самых ни на что не годных божьих созданий — большой как

взрослый и тупой как ребёнок. Эгоистичный, угрюмый, безрассудный, склонен слишком долго спать

и слишком часто жаловаться. Я тоже подросток, за исключением человеческой части.

Ему около восемнадцати. Поношенные джинсы, полинявшая чёрная толстовка под кожаной