Джонатан Грин - Некрополь

— Ты не можешь бежать вечно, сынок.

Однако Марли продолжал свой бег, словно преследуемый Черным псом Ньюгейта. Толкаясь и увертываясь, он пробился сквозь людское море пьяццы, выскочил на Стрэнд, но и там не остановился. Чудом преодолел оживленный поток машин и, срезав путь по переулкам и аллеям, оказался на набережной Виктории.

Сердце бешено колотилось в груди, легкие, казалось, готовы были разорваться. Впереди через дорогу высилась Игла Клеопатры, памятник давно почившей царице мертвой державы. За спиной был англо-бельгийский Мемориал в память о Первой мировой войне. Слева стучал колесами поезд, двигаясь по мосту Ватерлоо — одному из множества памятников грандиозной битве, в которой за день на одном поле сгинуло почти двести тысяч человек. Справа набережная плавно уходила на юг, следуя изгибу реки. Блестящая инженерная конструкция скрывала в себе подарок городу от сэра Джозефа Базалгетта: искусную сеть канализационных коллекторов и кирпичных водостоков общей длиной более тысячи миль. До появления этого погребенного в земле лабиринта в середине девятнадцатого века Лондон пережил серию страшных эпидемий, за счет которых двор Короля Холеры пополнился на двадцать тысяч подданных.

За набережной величественно колыхались маслянисто-черные воды реки. Лондон не смог бы существовать без Темзы, равно как и без своего населения. Подобно ненасытному монстру, Великий Дымокур поглощал ежегодно по шестьдесят тысяч живых душ, его аппетит был безграничен.

У понтонов плавучего пирса пристани Миллбэнк колыхался на волнах речной трамвайчик, готовый отчалить. Завидев его, Марли совершил отчаянный рывок через четыре полосы движения и вниз по трапу, успев запрыгнуть на борт в последнюю секунду.

Судорожно вцепившись в борт, он тяжело перевел дух, надеясь, что никто из бледных пассажиров с пустыми рыбьими глазами не заметил крови у него на руках, обвел осторожным взглядом набережную, не обнаружив, к своему облегчению, знакомого лица, и стал смотреть на воду. Кораблик покачивался на черных волнах, оставляя за собой бурлящий след. Темза текла спокойно и величаво, словно вещественное воплощение неумолимого времени.

Проще всего, подумал Марли, было бы покончить со всем разом. Броситься через борт, и старая добрая река примет усталого беглеца в свои объятия. Плюс один к статистике…

Трамвайчик закачался сильнее, кивая носом. Приближалась пристань Блэкфрайерс.

— О чем призадумался? — прокаркал хриплый голос за спиной.

Марли резко обернулся.

Совсем другое лицо, но блеск золота и огонек в глазах, старых и молодых одновременно, не позволяли ошибиться. Затравленно скалясь, он потянул из кармана окровавленный нож.

На лице, одновременно знакомом и незнакомом, появилась улыбка.

— Хочешь убить меня? — тихо прошептал голос. — Опять?

Перепрыгнув перила, Марли бросился за борт.

Плавучий пирс закачался от сильного удара. Марли поднялся и побежал, прихрамывая, к турникету, ведущему на берег. Сердце рвалось из грудной клетки, молотя в уши барабанным боем. Дальше по реке на фоне темного неба четко вырисовывалась Белая башня Тауэра, залитая светом. Цветные фильтры окрашивали высокие каменные стены кроваво-красным. Кровавая башня — она вполне заслужила такое название. Сколько людей попали туда через Ворота изменников, чтобы никогда не вернуться назад?

Понукаемый отчаянием, он стремительно зашагал на восток по улице Королевы Виктории к Мэншен-хаус, но, завидев приближающиеся огни полицейской машины, в панике свернул и почти бегом стал подниматься по Сент-Эндрю-Хилл. Пробравшись сквозь неизменную толпу, он вскоре оказался на Лудгейт-Хилл и огляделся.

По правую руку сиял фасад собора Святого Павла с величественным куполом — памятник многим, захороненным внутри, и непреходящее свидетельство архитектурного гения одного человека. Пережив «Лондонский блиц» в годы Второй мировой войны, он стал еще и величайшим надгробным камнем в память о двадцати тысячах лондонцев и миллионе домов, сгинувших под гитлеровскими бомбами.

Непрерывные скитания начинали сказываться: мышцы ног горели, кололо в боку. Согнувшись от резкой боли, Марли оперся на колени, тяжело дыша и уже не обращая внимания на обтекавшие его по Лудгейт-Хилл неисчислимые людские массы.

— Может, отдохнешь, сынок?

Марли обернулся. Преследователь стоял рядом и разглядывал безликое здание из стекла и бетона на другой стороне улицы. Слепящий свет фар проносившихся мимо машин на краткие мгновения выхватывал из сырой мглы его фигуру. Грязная заношенная куртка исчезла, а новый облик скорее подошел бы какому-нибудь джентльмену семнадцатого века. Гордая прямая осанка, седеющая бородка подстрижена, из-под треугольной шляпы свисают локоны белого парика.