Макс Фрай - Новая Дикая Охота. Рассказы для живых [сборник litres]

А в моря, – поняла, или вспомнила Ася, – смотрится вечность. И зримо в них отражается иногда. А поскольку моря очень разные, у вечности часто меняются сила и глубина.

Как же красиво здесь всё устроено! – думала Ася. – Сложно, абсурдно, почти мучительно, но красиво. Я же специально за этой красотой сюда и пришла. Понять её или хотя бы просто запомнить. Чтобы она во мне отразилась, как здешнее время в реках, как вечность в морях. Чтобы навсегда во мне отпечаталась и необратимо изменила меня.

Знать всё это было сейчас так же естественно, как дышать. И одновременно слишком сложно для человеческого существа, Ася и сама это понимала. И заранее сокрушалась, что ясность скоро пройдёт. Даже если что-то останется в памяти, это будет просто смутное воспоминание о том, как на неё, дуру чокнутую, одуревшую от безделья и одиночества, однажды во время прогулки что-то нашло.

– Не хочу превращаться обратно, – наконец сказала она. – В эту слепую тварь без памяти и без сердца – ни за что не хочу! Но, насколько я понимаю, это вполне неизбежно. Ты же не будешь вечно со мной здесь стоять.

– Вечно не буду, – согласился тот, чья рука её воскресила. – Однако какое-то время ещё постою. Но вообще превращаться обратно не обязательно. Ты можешь, конечно. Но не должна.

– У меня, – неохотно призналась Ася, – такое ощущение, что я не имею на это права. Я себя, живую и настоящую, предала.

– Предала, – легко согласился тот. – Когда сдуру пообещала отдать свою душу за какого-то красивого мужика. Такие обещания, данные неизвестно кому и чему, высказанные вслух, со всей дурью отчаяния, с пылом и без сомнений, иногда, к сожалению, имеют силу настоящего договора. Поэтому – да, можно сказать, предала. Точней, продала; будем честны, недорого. И заодно угробила мужика. Не очень-то весело, когда твою судьбу насильно сломали, а ты живёшь, ничего не знаешь, вообще об этом не думаешь, только чувствуешь, что всё пошло как-то не так. Но с другой стороны, какой с тебя спрос. Ты же себя не помнила. Не ведала, что творила. Ничего не знала – о себе и вообще ни о чём. Спросили бы у тебя тогда, что ты имеешь в виду, когда говоришь: «душа», – промычала бы что-то невнятное. Скажешь, нет?

– Скажу «да», – невольно улыбнулась Ася. – Я вообще ни во что такое не верила. Просто фраза красивая, в книжках так пишут, и в кино произносят: «душу отдам».

– То-то и оно. Считай, в бреду дала обязательства. Ни один суд не признал бы такой договор действительным. А что тут практически все живут как в бреду и не ведают, что творят, ничего не меняет. Массовость помешательства не делает его допустимой нормой… Ну как, хороший из меня адвокат?

Он опустил на её плечо вторую руку. Обнял и прижался к её спине – не столько телом, сколько всем миром, далёким, нездешним, до такой степени невозможным, что вспомнить о нём – почти равно умереть. Ася даже успела решить – той своей малой частью, которая пыталась думать и объяснять – что незнакомец и есть ангел смерти. Надо же, – удивилась она, – какой мне достался добрый и ласковый! Это, что ли, для равновесия, потому что жила так паршиво? Или на самом деле здесь вообще всем умирать хорошо?

Но в этот момент из-за пазухи ангела смерти раздался явно осуждающий мяв. Коты, конечно, не говорят человеческим голосом, но у этого получилось предельно понятно: сдурели совсем со своими телячьими нежностями, раздавите же меня!

Это было так неожиданно и нелепо, настолько не сочеталось с прикосновением невозможного далёкого мира и яростным напряжением света, раздиравшего её изнутри, что Ася расхохоталась. И незнакомец тоже. Сквозь смех он сказал коту:

– Я бегемот. Пожалуйста, извини.

– Багамут! – добавила Ася. – Столь громаден и ослепителен, что глазам человеческим не под силу его лицезреть [6] Она цитирует Борхеса, «Книгу вымышленных существ», главу «Багамут». .

– Ну, так, – возразил бегемот-багамут. – Умеренно ослепителен. И не громаден, как видишь. Совсем.

Они ещё долго смеялись, стоя в обнимку в темноте на мосту. И река так журчала, словно тоже хихикала. И кот захотел посмотреть, что там у них за веселье творится, высунул из-за пазухи рыжее ухо, зелёный глаз и длинный серебряный ус.

– Значит так, – сказал наконец незнакомец, всё ещё досмеиваясь. – Я придумал, как устроить твои дела. Ты в карты играешь?

– Играла когда-то, очень давно, чуть ли не в школе, – удивлённо ответила Ася. – Ещё иногда пасьянсы в интернете раскладывала. А что?

– Если я ничего не путаю, в какой-то игре есть правило, что самая старшая карта – джокер. Бьёт что угодно, включая козырный туз. И в жизни примерно так же устроено. Только «джокер» – не карта, а невозможный поступок. Лично для тебя невозможный. Не обязательно трудный или опасный. Можно просто абсурдный. Такой, которого от себя уж точно не ждёшь. Иногда этот джокер бьёт не только тузы, но и заключённые в помрачении договоры. Не дожидаясь решений суда.