Вадим Панов - Искажение [1-6 главы]

– Какие они после этого люди?

Амон кивнул, помолчал и отставил ведро.

– Пойдём, хочу продолжить просмотр.

– А ты стойкий, – на этот раз усмешка оказалась весёлой.

– А ты тогда вернулся?

– Вернулся.

– Зачем? – удивился Кирилл. Он ожидал другого ответа.

– Один раз через это нужно пройти, посмотреть, что они готовят миру и как воспринимают демонстрацию мерзости, – спокойно объяснил Машина. – И тогда уверенность в правоте никогда тебя не оставит.

Её талант вызывал отвращение.

Точнее, она сознательно использовала талант для создания изысканно жутких постановок, вызывающих отвращение у обитателей Дня и буйный восторг Первородных. Мир отражался в огромных глазах Татум, наполнялся грязью чёрной души Татум и падал на зрителей талантом Татум, пачкая их вонью, которую выдавал за аромат. Порок был символом Театра Отражений. Порок сидел на вырубленном из страстей троне, судил целомудрие и стыд, и приговор не отличался разнообразием – смерть. Смерть запретам, ограничениям и брезгливости. Смерть нежности.

Смерть всему, что мешает, ибо в мире Татум нет места ничему, кроме желаний.

Любых желаний.

Мир Татум обволакивал ощущением вседозволенности, но забывал рассказать, что всё дозволялось лишь тем, кто мог себе это позволить – золотом или силой. Мир Татум уверял, что порок любит всех и все равны удовлетворяться по своему желанию, но учил подчиняться и наслаждаться болью. Наслаждаться тем, что дозволено.

Мир Татум крушил запреты, но создавал рабов.

Театр Теней давно стал чудовищно талантливым эхом Проклятой Звезды, но Татум не останавливалась на достигнутом: она мечтала создать полноценное отражение извращённого мира Древних. Мечтала о постановке, которая даже Первородных заставит холодеть от священного ужаса перед владельцами Земли. Мечтала скрупулёзно воссоздать пороки тех, кто зачал все извращения мира. Мечтала показать грешникам грязь, из которой они вышли.

Татум готовила представление три года и назвала его «Аллегория Проклятая Звезда».

И теперь сотня актёров без стеснения и стыда творили друг с другом то, что Татум понимала как взаимные отношения Древних, где смерть и секс вели бесконечный хоровод во имя Зла, смешивая кровь, похоть и ярость…

«Ты сможешь отомстить», – сказал тогда Иннокентий.

Это случилось на пятый или седьмой день пленения, когда Бри обессилела от бесплодных криков и проклятий, но всё ещё не принимала ни воду, ни пищу. Она догадалась, для кого Кросс её похитил, и приняла решение умереть. Она ослабла настолько, что не могла даже сидеть, и вот тогда, в полубреду, рассказала свою историю. Кросс выслушал внимательно, не пропустив ни слова, а ответил неожиданно:

– Ты сможешь отомстить.

И Бри поверила.

Может, от отчаяния, а может, потому, что Иннокентий превосходно сыграл искренность.

– Вот уже несколько месяцев я ищу одного человека. Мы уверены, что он в Европе, но ни я, ни другие охотники до сих пор не напали на след. И тогда я подумал, что его перевозят с места на место. Причём перевозит тот, кто способен спрятать человека от поиска.

– В Театре Отражений большой зоопарк, – догадалась Бри.

– Именно, – кивнул толстяк. – А поскольку каждая постановка Татум уникальна, она, не желая выдавать секрет, прячет от публики многих актёров. К этому привыкли. – Кросс подался вперёд. – Человек, которого я ищу, очень важен, и если выяснится, что Татум его прятала, её убьют.

– Кто? – угрюмо спросила Хамелеон.

– Молох, – ответил Кросс, и Бри поняла – убьют. Молох не прощает тех, кто идёт против.

Но оставался один вопрос:

– А если ты ошибся и Татум ни при чём?

– Я всё равно тебя продам, Хамелеон, – пожал плечами Иннокентий. – Но сделка со мной оставляет тебе шанс и на жизнь, и на месть, и даже на свободу…

Проблема заключалась в том, что охранник находился внутри каменного мешка и был ему под стать – одна из тех каменных обезьян, что вошли в моду с лёгкой руки Элизабет. Уродец стоял возле двери и походил на статую… собственно, он и был статуей – до тех пор, пока не начиналась тревога. Каменный страж реагировал только на тревогу, и это обстоятельство должно было помочь Бри в её затее.

Она подошла к краю клетки и негромко позвала:

– Письменник.

Крылатый сатир почувствовал женщину, шумно выдохнул и буквально бросился на решётку, подвывая и облизываясь. Судя по всему, Зур держала мохнатого сластолюбца на голодном пайке, и он совсем осатанел без женщин.