Ольга Миклашевская - Люди под кожей [litres с оптимизированной обложкой]

Только Верлиоке на все это было наплевать. Он не относил себя ни к миру людей, ни к миру богов. Да, он когда-то родился из бурь и тумана, но в обозримом будущем ему не нужно было умирать.

Правда, в единственный день раз в тридцать лет, когда ему разрешалось спускаться к людям, он вдруг почувствовал, как сильно устал. Голод исчез, оставив после себя ощущение пустоты, которую уже не хотелось заполнять.

И сейчас он смотрит на странного вида получерта-полуженщину и даже в чем-то ей завидует.

Они остались одни на огромной крыше свежеотстроенного небоскреба: только он, это странное существо, и крохотная человечка, котенком свернувшаяся на бетонном полу. Впервые за много столетий ему не хочется съесть это непорочное создание – ему ее жалко.

– Эй! – Дарья постепенно возвращается к своему «нормальному» облику: обычные глаза, обычные руки, обычная тень. – Эй, ты слышишь меня? Лиза?

Девушка на земле издает непонятный звук: то ли рычание, то ли стон отчаяния. Дарья не обращает внимание на все протесты и продолжает тормошить худенькое тельце.

– Мам, отстань, – ноет девчонка, – дай поспать.

И переворачивается на другой бок.

Однако Дарья настолько настырная, что вскоре Лиза сдается и резко распахивает глаза.

– Ты кто? – недоуменно смотрит она на незнакомку.

– Я Да… – начинает представляться Дарья, но вовремя спохватывается: – Я Волчий пастырь.

– И зачем ты здесь?

– Решаю, кому жить, а кому умереть.

– И что мне – жить или умереть?

– Жить, – выдыхает Дарья и протягивает девушке руку, помогая встать.

Проглотив последний камень, Драгомира таким образом приняла на себя проклятье пастыря, так как находилась в теле наследницы Белой ведьмы. Она знала, на что идет, потому что понимала, что в этом мире для нее уже ничего не осталось. Как бы она ни хотела, чтобы кто-то ее по-настоящему полюбил, невозможно стать любимой, когда это уже не твое время и не твое место. Таких, как она, в Беловодье все равно не пускают – разве что позволят остаться в Кровавой реке. Но зачем эти вечные муки, если можно вот так красиво все закончить. За все свое существование сделать хоть одно дело, которым ты будешь гордиться и считать по-настоящему правильным.

Именно поэтому Йама тоже смогла уйти на покой, забрав с собой своего верного слугу. Столько лет мучений – и такое простое решение.

Верлиока еще некоторое время наблюдает за тем, как две девушки покидают крышу – одна поддерживает другую, – и только затем разворачивается, чтобы запрыгнуть обратно на свое облако. Он уже заносит ногу для широко шага, но внезапно передумывает и шагает прямо вниз, туда, где по улицам снуют неспящие горожане и мчатся автомобили.

У ворот Беловодья все еще много народу, но Марена уже не выглядит такой обеспокоенной. Теперь на ее бледных щеках переливается яркий румянец, а у глаз роятся тысячи микроскопических морщинок.

– Еще чуть-чуть осталось, – подбадривает богиня явно подуставшего мальчонку в конце очереди.

– Да? – хмурится он. – Это хорошо, а то здесь такая скукотень.

Редких гостей разворачивают от ворот; те тут же превращаются в плоские черные Тени и ползут прочь в поисках добычи. Насколько еще хватит очищенной от старых Теней земли? Сотня лет? Две? А что потом?

Только сейчас не хочется думать о том, что будет после. Брат снова спустится к людям и построит башни еще выше. Они что-нибудь придумают, особенно теперь, когда они знают, как все работает.

– Ну что, движемся?

Рядом с Мареной словно из ниоткуда появляется Дарья. При жизни она едва ли носила черный, а теперь облачена в темный, как беззвездное ночное небо, плащ. Волосы вновь вернулись к натуральному светлому оттенку, а лицо, много лет не знавшее дня без макияжа, теперь в нем уже и не нуждается.

– Потихоньку, – искренне улыбается богиня смерти в ответ. – Ты вообще чего пришла? Ты же знаешь, по протоколу не положено появляться там, где не нужно выполнять никакой работы.

– Почему же, есть тут кое-какая работенка.

– Какая? – удивляется Марена. – Тут же одни мертвые.

– Сейчас мертвые, а потом будут живыми. Тут такое дело… Тебе нужно обратно.

– Куда? – не понимает богиня.

– К людям.

Улыбка на лице Марены меркнет – вместо нее на лоб крупными мазками ложится беспокойство.

– Опять что-то случилось? Братец вызывает?

– Нет-нет, – успокаивает ее пастырь, – тут кое-что другое.

Рядом материализуется Морцана. Поправившаяся на летнем солнышке вдали от мирской суеты, она обменивается с Дарьей заговорщическим взглядом, чем окончательно выводит сестру из себя: