Карина Хэлли - Вернуться живым

— Так двигайся медленнее.

Я откинул голову и попытался совладать с собой.

— Я стараюсь, но если я кончу раньше, ты виновата.

— Какой романтик.

К черту романтику. Это было серьезное дело. Мои яйца были синими.

— Детка, я так давно не был в тебе.

— Пять дней, — сказала она. — И тебя еще беспокоит ребро, я знаю, — я заворчал и решил заткнуть ее, перевернув на живот, раздвинув ее ноги своими коленями.

— Хорошо, ты хочешь медленно, я понял, — проурчал я ей на ухо. Я потянул ее за волосы, ведь знал, что ей это нравилось, и притворился, что еду на ней, как ковбой. Моя дикая кобылица.

Я облизнул пальцы и водил ими по ее пояснице, попе, мимо ее влажности к клитору. И обратно. Медленно. Так медленно. Как она и просила.

Она напряглась от моего прикосновения. Я знал, что раздвигаю с ней границы, но зачем вообще границы, если их не двигать?

Я склонился к ней, чтобы она ощущала мой вес.

— Это достаточно медленно для тебя?

Она застонала, ее дыхание стало тяжелым и неглубоким. Ее попа двигалась в ритме под моими пальцами, и я шелковым прикосновением потер ее клитор. Если мне светило кончить сильно, то и она сделает это, еще и до меня.

Я так и продолжал, пока она не затрепетала под моими пальцами, пока не сделала то, что я любил больше всего: начала просить, чтобы я вошел в нее. Я отчасти послушался. И хотя набухшие яйца требовали разрядки, я увлажнил кончик о ее складки и гладил им там же, где до этого пальцами. Она застонала громче, раздвинула ноги шире. Идеально.

Я дал ей то, чего она хотела, в чем мы оба нуждались. Я вошел в нее, прижимаясь к ее спине, желая оставаться как можно ближе. Ощущения были неописуемыми.

— Ты меня чувствуешь? — прошептал я, медленно теряя контроль. Пять дней казались вечностью.

— Я чувствую тебя, — выдохнула она. — Всего тебя.

Я вонзался в нее, снова ускорившись, толкая себя и ее к грани. Так я любил ее. Так сильно. Я хотел, чтобы она ощущала мою любовь, каждый ее дюйм.

Мы кончили громко, сильно и быстро. Может, дело было в эндорфинах или в чем-то потустороннем, но спальня словно дрожала и мерцала, сияла, как виделось мне краем глаза. Может, мы создали бреши в ткани мира. Или просто создали что-то новое. Что-то чудесное.

Ох, она была чудесной. Это было невероятно.

Я перекатился на спину, прижимая ладонь к ее прекрасной попе.

— Я долго держался, — сказал я, переведя дыхание.

— Я заметила, — отозвалась она, еще задыхаясь. — Надеюсь, ночью ты будешь готов снова, ведь нам нужно многое наверстать. Твои порезы исцелились, и твое ребро явно уже не проблема.

Я издал смешок и улыбнулся.

— Дай мне пять минут, детка, и ты будешь молить меня остановиться.

Она захихикала, что было так мило, и прижалась ко мне.

— Я люблю тебя, — сказала она, скользя пальцем по моей переносице.

— Я тоже тебя люблю.

Сильнее, чем когда-либо.

И хотя мы только вернулись, мы с Перри быстро занялись делами. Все теперь было открыто, и мы наслаждались своими чувствами друг к другу (я точно, а она еще не выразила всю свою любовь). Но оставались и «обычные» жизни.

Дом Перри теперь был у меня, а мой — у нее. Мы знали, что скоро предстоит встреча с Джимми, и мы не знали, можно ли и дальше рассчитывать на работу с шоу. Но мы договорились, что каждый подумает о вариантах, чтобы пытаться и не сдаваться. Я предложил позаботиться о Перри, что бы ни случилось, но она все еще хотела зарабатывать сама, и я поддерживал ее выбор, даже если это была работа ведущей или в баре рядом с домом.

Она хотела разобраться с семьей. Она не могла вечно избегать их, и, хотя Новый Орлеан подкинул испытаний, я все еще видел, что она переживала из-за разорванной связи с семьей.

— Может, свозишь нас в Портлэнд на следующих выходных? — спросил я Перри. Мы лежали на диване, полуобнаженные, как было часто в последнее время, и снова смотрели «Башни Фолти». Жирный Кролик был на полу и презрительно смотрел на нас. Только из-за него я сейчас не получал минет — было странно делать это при собаке.

Перри напряглась, и я не знал, было ли это из-за того, что я полез в ее трусики. Она шлепнула меня по руке и мрачно посмотрела на меня.

— Нельзя заводить меня и говорить при этом о моих родителях.

Я вздохнул и убрал руку. Справедливо.

— Так что скажешь?

Она резко выдохнула носом и думала какое-то время. А потом сказала:

— Не на выходных. Но скоро. Может, в апреле. Или мае.

— Перри, нельзя избегать их вечность. А как же Ада?