Игорь Фоменко - Пепел - Мир праху моему [СИ]

- Сложно, если честно. - Пожал я плечами, садясь на свободный стул. - Шиповник сработал плохо, соль уже получше... Серебро отлично себя показало, кстати, можешь в книге пометить. Огонь ей почти не доставлял неудобств.

- А твои силы?

- Самому интересно.

- О как... - Подняла брови она, подумала секунду и кивнула на трофей. - Позволишь?

- Да пожалуйста. - Сделал я приглашающий жест.

Роза тут же оживленно подошла к голове и начала её внимательно осматривать. Оттянула веко, осмотрела пасть, но голова внезапно открыла глаза, защелкала зубами и попыталась издать какие-то хрипящие звуки. Женщина, как и столпившиеся у стола зрители, отпрыгнула в сторону, я моментально зажег практически безотказный фаербол, но Алекс среагировал быстрее всех. Схватив со стола серебряный столовый нож, он одним движением вонзил его в глазницу не желавшей умирать твари. Голова замерла, подернулась и начала меняться. Зубы втянулись, челюсть уменьшилась, кожа сменила текстуру, оставшийся глаз стал голубым... Через десять секунд на столе лежала голова Игуменьи Калисфении. Честно говоря, тут уже даже меня чуть не стошнило.

- Мать твою в дышло! - Не выдержал Кенни.

- Бозишвило! - Поддержал его Самум. [(груз.) 'Сукин сын!']

- О, господи! - Ава не выдержала и села прямо на пол.

- Алекс. - Негромко позвал я. - Это ведь не иллюзия?

Блондин поводил над головой игуменьи рукой, её обволокло густым фиолетовым дымом, который рассеялся без следа.

- Нет. - Покачал он головой. - И не было иллюзией.

- Твою мать. - Я перевел взгляд на Розу. - Есть шанс просканировать её память? Узнать хоть что-то?

- Я... - Она запнулась. - Я попробую.

Женщина с явным омерзением прикоснулась к голове, обхватила её руками и зажмурилась.

- Не могу. - Проговорила она. - Не успеваю, сознание гаснет, не могу поймать.

- А я, кажется, могу.

Глаза свои я потушить так и не успел, потому увидел, как от жуткого трофея поднимается едва заметное белёсое облачко и начал действовать по наитию. Аккуратно наполнив синим свечением руки, я подхватил ускользающую душу монахини и осторожно "уплотнил" в маленький белый шарик. Вот странно, сейчас никакого страха не почувствовал. А что в монастыре случилось?

- Я ничего не вижу... - Растерянно проговорила псионик.

- Зато я вижу. - Я не мог оторвать глаз от пойманной в руки души. Я ощущал уже это раньше, когда похожим образом "изолировал" Богдана. - Когда ты меня сканировала, ты говорила, что просматриваешь две памяти. Как думаешь, сможешь третью просмотреть?

- Ты хочешь...

- Да. Ты сможешь, или нет?

- Я... Я попробую.

- Хорошо.

Я понятия не имел, что я делаю. Я лишь очень хотел, чтобы всё получилось. И я вложил в это желание все силы, которые смог в себе откопать. Поднеся руки ко рту, я вдохнул душу монахини, почувствовал, как в голове что-то "вспыхнуло", перевернулось... и устаканилось. Закрыв глаза, я попытался вернуться внутрь своего мозга, нащупать новую сущность и поместить её туда, где её можно считать. Надеюсь, у меня получилось.

- Действуй. - Я притянул к нам два стула и уселся на один. - Она в левой височной доле, в зоне зрительной памяти

- Поняла. - Роза положила руки на мою голову, умостив большие пальцы на лбу.

Наступила тьма.

***

Сегодня приступ случился совсем не по графику. Раньше она выходила на охоту раз в полторы-две недели, но в этот раз её "накрыло" спустя пять дней после предыдущего инцидента! Обычно молитвы и пост сдерживали проклятье. Но не сегодня.

Калисфения, в миру Елена, по своему обычаю пришла в хоспис после заката. Здесь она имела привычку выбирать тех, кому осталось жить совсем мало, ставила им на лоб метку ароматным маслом, дабы не забрать других, у кого еще есть хоть призрачный шанс. Елена искренне считала, что таким образом обращает своё проклятие на благо, лишая страданий и приближая встречу с творцом тех, кто в этом искренне нуждается. Но не сегодня.

В три часа ночи скорая привезла бродягу. Его подобрали во дворике в двух километрах от монастыря. Весь в ожогах, один глаз отсутствует, на лице и теле множественные ушибы и переломы. Судя по цвету кожи, тяжелая кровопотеря. Даже со всеми лекарствами и уходом ему оставалось жить не больше двух-трёх дней. Елена уже видела таких не раз, побитые, брошенные, никому не нужные. Потеряв волю к жизни, они медленно угасали, почти не реагируя ни на что вокруг. К нему она и пришла, помазать его маслом, дав понять, что скоро его мучения прекратятся. Но не сложилось.

Пациент на удивление резво перехватил её руку, его глаз внезапно загорелся синим светом, а самой игуменье стало плохо. Она буквально почувствовала, как силы покидают её, в то же время, как у пациента начало разглаживаться лицо и отрастать глаз.