Владимир Пекальчук - Собственность государства

Он чуть помолчал и сказал:

- Прощай, Александер. Вряд ли я буду гордиться чем-то сильнее, чем дружбой с тобой.

- Прощай, Рю, и я надеюсь, что ты ошибаешься. Что ты сделаешь в своей жизни что-то безумно правильное и стоящее. Там, куда ты вернешься, а я нет, слишком много бессовестных подонков и слишком мало достойных людей, так что не подведи меня, дружище.

И вот я стою на холме в одиночестве и наблюдаю за приближающимся зверинцем.

Ближе, сволочи, ближе: у меня гора оружия и патронов, не бегать же мне за вами со всем этим добром на плечах.

Впервые в жизни я чувствую одиночество: все те, которые что-то значили для меня, ушли. Я еще вижу их вдали, когда оглядываюсь: им осталось два километра до спасительного Рубежа. Все, их не догнать.

Одиночество – это в какой-то мере грусть. Я помнил, что это за чувство такое, но тогда это были воспоминания мертвеца, чья память мне досталась в наследство. Теперь же я чувствую одиночество на себе.

С другой стороны – это легкость, граничащая с эйфорией. Все, я один-одинешенек! Вокруг больше нет никого, а значит – мне не надо притворяться тем, кем я не являюсь. Мне больше не надо скрываться, лицемерить, лгать. Красота! Больше не надо скрываться ни от своих, которые мне уже не свои, ни от чужих, которые перестали быть мне чужими.

Но самое главное – тут, в Зоне, мне больше не надо ежесекундно следить за своим внутренним зверем: вырвется и ладно! Даже не так: я сам его скоро выпущу. Здесь нет никого, кому я могу навредить против своей воли – только те, кому хочу навредить.

И это, пожалуй, главная причина: моя борьба с самим собой закончена. Часть меня хочет убивать потусторонних приблуд, часть меня просто хочет убивать. Только во время зачистки «праведник» в моей голове и «демон» в сердце забывают о своей ненависти друг к другу и начинают работать сообща. Только во время боя я чувствую себя единым целым, гранитным монолитом, а не лоскутным одеялом, сотканным из обрывков двух растерзанных душ.

И это прекрасное чувство. Легкое. Окрыляющее.

Я оглядываюсь в последний раз: они уже почти на месте. Вот и славно. Мне хочется верить, что сказанные мною слова упадут на благодатную почву. Что хоть у кого-то откроются глаза. Что принц поищет в себе остатки совести и найдет ее… Ах, как я наивен… Мне досталась память и мораль идеалиста, который не успел вырасти и стать циничной сволочью. Который рос с верой в то, что должен сделать великие дела… И, может быть, оно и к лучшему, что малыш Саша умер маленьким: мертвые не меняются. И его идеалы останутся чистыми, не запачканными дерьмом меркантильности, жадности и эгоизма, навсегда…

Ну как навсегда – пока я дышу. А долго это будет или не очень – жизнь покажет.

Я подвигал плечами, разминаясь, похрустел позвонками. Оттянул затвор «кишкодера», проверил, что заряжено. Расстегнута ли кобура, легко ли скользнет штурмовой нож мне в руку. Пальцем проверяю заточку клинка «Стахльверка»: острый.

Смотрю вниз и улыбаюсь. Эй, вы, наволочь потусторонняя, вам о чем-нибудь говорит моя ухмылка? Нет? И отлично, идите сюда. Ближе, ближе!

Мое сафари начинается!

Именно «манеж» - герой намекает на то, что политика – это цирк.

Автор Юрген Криг.

В.Высоцкий