Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

Наконец добравшись до парка, Эйви стянула повязку и стала искать дупло пушистого зверька. Чертыхаясь и плюясь песком, она залезала на каждое деревце и внимательно его ощупывала. На пятой попытке ей повезло: ослабевший серый бельчонок забился в самую глубь. Когда Эйверин протянула к нему руку, он даже не дернулся. Только прижался мордочкой к ладони да закрыл черные глазки.

Эйви сунула зверька за шиворот и нехотя поплелась к Старому Рынку. Уговор есть уговор: Рауфусу нужно отдать все накопленные деньги. Ну, или почти все. О сумме они ведь не сговорились.

Девочка обогнула гору мусора и нашла деревяшку, скрытую от посторонних глаз и служившую дверью. Она не подалась. Эйверин громко постучала, подивившись тому, что кто-то перекрыл вход. Изнутри раздался обеспокоенный голос хозяина свалки:

– Кто?

– Рауфус, это я! Открывай скорее!

Деревяшка отодвинулась, и парень, укутанный с головы до ног в плотную ткань, впустил Эйви внутрь.

– Вы зачем закрылись? Я чуть не задохнулась там! – Эйверин стянула с лица косынку.

– Ты? Ты бы не задохнулась, – буркнул парень и пошел вглубь.

Убежище Рауфуса было на удивление просто и надежно. Он вырыл проходы в огромной куче мусора, что за долгие годы скопилась за Сорок Восьмым, обил их досками, которые оставались на разрушенном заводе, натаскал внутрь теплых пледов и одеял. Даже лампы там имелись, причудливые и большие, с мягким желтым светом. Но самое главное было в том, что в жилище хозяина улиц не проникал вездесущий туман, уносящий обычно множество жизней бедняков.

Эйверин даже думать не хотела, скольких людей ограбил и обворовал Рауфус, чтобы создать это уютное жилище. Но нельзя винить того, кто просто хочет выжить и помогает выживать другим.

Она и сама не гнушалась его гостеприимством – зимы в Сорок Восьмом были скорее мокрые, чем снежные. И если в мороз на улице спать еще хоть как-то возможно, то из-под ледяного ливня хочется сбежать как можно быстрее.

Рауфус хмурился и молчал, даже не отпустил ни одной шуточки, пока Эйверин бесшумно шла за ним, вытряхивая песок из спутанных волос и расправляя юбку.

Наконец они подошли к металлической двери: она очень нравилась Рауфусу угловатостью и массивностью. Эйверин иногда думала, что если хозяину свалки суждено было бы стать дверью, то именно такой: покореженной, местами проржавевшей, но очень крепкой и надежной.

Парень постучал, и им тут же открыли. У Эйви волосы зашевелились на затылке: что-то не так. Что-то случилось с компанией разбойников и бродяг. Рауфус словно поджидал ее возле наружной двери, а тут, внутри, было ужасающе тихо. Так тихо, что Эйви даже прокашлялась: не оглохла ли? Но собственный скрипучий голос она услышала, да и завывания ветра все еще доносились снаружи.

Рауфус протиснулся в комнатку, и, когда компания завидела Эйверин, со всех сторон послышались разочарованные вздохи. Девочка даже перестала морщить нос от вони, она ясно ощутила чужую боль и беспокойство. Хозяин свалки снял с лица ткань и отошел к дальней стене. Глаза его покраснели, нос распух.

– Рауфус, ты что, плакал? – Эйви едва не рассмеялась от своего глупого предположения.

Но парень лишь опустил голову и уселся на один из разбросанных на полу мешков. Эйви посмотрела на Хику – долговязую девушку Рауфуса. Ее длинное и несуразное лицо покрывали разводы грязи. Словно она тоже вытирала со щек слезы. Гёйлам, белокожий блондин с тремя крупными желтыми сережками в ухе, тихо бренчал на маленькой гитаре, отрешенно глядя на одну из стен. И даже Суфа – вечно смеющаяся непоседа с красными глазами – сейчас притихла.

– А где остальные? – шепнула Эйви.

– Там, в большой комнате. – Суфа махнула рукой в сторону прохода и стала внимательно рассматривать свои ногти.

– Рауфус, я деньги принесла. – Эйверин повернулась к хозяину свалки. – И… ты не мог бы мне дать немного еды? У меня теперь есть белка.

Рауфус хмыкнул, скривив толстые губы, и подал знак Хике. Она быстро встала, расправила длинную обтягивающую юбку и пошла в сторону большой комнаты.

– Ребята… – Эйви осторожно присела на пол и погладила через рубашку бельчонка. От тепла, а может, и от запаха тухлой рыбы, которым пропиталось все вокруг, он начал приходить в себя. – А где Хайде? – девочка наконец-то поняла, чего так не хватало хмурому жилищу.

Хайде обычно крутился возле старшего брата и неумолкающей болтовней создавал назойливый шум. Но теперь, без этого шума, в каморке стало удручающе тихо и пусто.