Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

Шорох неожиданно стих, и дышать сразу же стало легче. Да и небо порозовело, а потом Завод на горах фыркнул и заглох. За считаные минуты поднялся утренний ветер, прогоняя туман.

Новый день настал. И это произошло так быстро, что Эйви еще какое-то время сидела не шевелясь, пытаясь прийти в себя.

Наконец девочка высунулась и осмотрела пустынную улицу. Она потерла слезящиеся глаза, громко прокашлялась и помотала головой. Ей не верилось в произошедшее, словно и ночь, и странные люди растворились вместе с туманом. Что ж, может быть, и правда туман сыграл с ней злую шутку? Эйверин слышала, что раньше он вызывал у людей пугающие видения. А потом на их место пришла смерть.

Из-за стены, разделяющей город на Верхний и Нижний, послышались первые гудки трамваев. Эйви знала, что скоро они запыхтят, как уставшие старики, и, скрипя колесами, покатят по городу богатых господ, знаменуя приход нового дня. Будильников в Сорок Восьмом не водилось. Все знали: трамваи гудят неспроста – они ждут пассажиров. Нужно вставать, торопиться, куда-то мчаться и что-то делать. Постоянно что-то делать.

Скоро распахнутся врезанные в стену створки ворот, и толпа бедняков хлынет в зажиточный Верхний город. Возле трамвайных путей выстроится целая очередь будущих слуг, и Эйви обязательно нужно успеть занять место на возвышении. Вряд ли кто-то из проезжающих мимо господ заметит в толпе ее, худую и малорослую. А заметить ее должны обязательно, ибо пригоршня горьких орехов подошла к концу, а пополнения запасов еды не предвидится еще очень долгое время.

Эйверин брезгливо осмотрела грязь под ногтями и дырки на огромных отцовских сапогах. Чтобы они не спадали, девочке приходилось обматывать ноги тряпьем. Зато походка у нее становилась зрелой, обстоятельной, почти взрослой. Может, за это ее Рауфус и невзлюбил?..

Жил Рауфус на Старом Рынке, который горожане беззастенчиво звали старой свалкой. Раньше неподалеку был порт, но, после того как море уснуло, там все давно умерло и провоняло тухлой рыбой, которую иногда приносило к берегу целыми косяками. Теперь только чайки с жидкими перышками кружили вокруг да зазывали протяжными криками тучи.

Рауфуса и его дружков привлекало в Старом Рынке то, что туда никто никогда в здравом уме не сунется. Эйви в целом их понимала. По этой же причине она так любила ночной парк.

Сам Рауфус и по характеру, и по уму походил на неотесанное бревно. Но во всем Хранительстве трудно было найти товарища заботливее. Мало того что парень сам много лет умудрялся выживать на улице, так еще и кормил два десятка ртов. А уж как он любил младшего брата…

Хозяин свалки оказался легок на помине. Эйверин учуяла его запах, когда он только вывернул из-за угла. Рауфус, большой и хмурый, плелся со стороны убежища, нахально осматривая горожан, а Хайде, его братишка, как и всегда, вертелся рядом, пытаясь показать ему одну из невероятно интересных вещиц, найденных на земле.

Громила быстро догнал Эйви и стал перед ней, нахально скалясь. Эйверин с невозмутимым видом обошла его и двинулась дальше, мимо каменной стены, разделявшей город. Хайде семенил рядом, вертя перед глазами золоченую монетку.

Рауфус то и дело останавливался, сплевывая через широкую щербинку между зубами и нервно поглядывая на каменное лицо Эйверин. Синяк под глазом парня превратился теперь в уродливое желто-зеленое пятно, а ушибленный нос так кривым и остался. Сломанные ребра вроде бы почти не болели, но дышалось Рауфусу все еще трудновато. Боль лучше любых слов объяснила ему, что с тонкой и мелкой девчонкой сталкиваться опасно: в ней кроется нечеловеческая ловкость и сила. Пока ты замахиваешься, она успеет исколотить тебя до смерти. Так произошло несколько лет назад, когда он встретил ее впервые, так случилось и на прошлой неделе, когда он попытался отобрать у нее любимое зеркальце.

Но больше всего властителя свалки пугали глаза Эйверин: черные-черные, такие, что зрачков не видно. Рауфусу, высокому, широкоплечему и крепкому, сразу становилось зябко, когда эти недобрые глаза скользили по его лицу. И пусть девчонка была младше на целых три года, Рауфус боялся ее, как собственную мать.

– Эйв, ты, это, чего хотела-то? Зачем мне сюда приходить, а?.. – Парень вытер нос толстым пальцем и сгорбился, когда девочка к нему повернулась.

– Ну, Рауф! – захныкал Хайде. – Значит, с ней ты говоришь?!

– Не до тебя, молчи. – Рауфус сгреб брата широкой рукой за спину.

Узкая улица довольно круто уходила вверх, и парень стал тяжело дышать. А Эйви все молчала и молчала, пока вдали не показались ворота.