Виктория Шваб - Архив

Но там никого нет.

И тут меня осеняет. Кошка.

Вернувшись в гостиную, я вижу несколько упавших книг. Но ни следа кошки Джеззи. У меня мурашки бегут по коже. Я стараюсь успокоить себя тем, что если буду держаться от нее подальше, она будет делать то же самое. Отодвинув стопку книг, каменный бюстик и приподняв угол ковра, я расчищаю место, где можно прочесть пол.

Глубоко вздохнув, я снимаю кольцо и встаю на колени. Но когда я приближаю ладони к деревянным половицам и не успеваю даже потянуться к прошлому, комната сама начинает гудеть мне навстречу. Вибрировать и дрожать. Я понимаю, что это не только информация, сохранившаяся на полу: здесь так много старинных ценностей, полных воспоминаний, что нити памяти переплетаются между ними, как клубок, и сливаются. Гул от пола звучит в унисон с гулом вещей, стоящих на нем, и вся комната звучит, как оркестр. Это больно. Сотни иголок колют мне руки и поднимаются к отбитым ребрам.

Здесь так много можно прочесть. Здесь слишком много вещей, и их шум заполняет меня так же, как шум человеческой жизни. Я даже не начала тянуться к воспоминаниям, я с трудом могу думать сквозь этот шум. У меня под глазами начинается болезненная пульсация, и, поняв, что я пытаюсь оттолкнуть этот шум, я вспоминаю совет Уэсли.

Позволь шуму стать белым.

Я приседаю в центре комнаты, зажмурив глаза и прислонив ладони к полу, и жду, когда шум начнет окутывать меня и успокоится. Это происходит постепенно, и я наконец могу думать, затем сосредоточиться, и наконец потянуться за воспоминаниями.

Вот я ловлю нить, и время спиралью уходит назад, а шум меняет тональность, отступает, из комнаты начинают исчезать вещи, и наконец я вижу голые стены и пол. В пространстве перемещаются очертания людей: некоторые выцветшие, другие яркие — статный старик, женщина средних лет, шумная семья с детьми-близнецами. Комната изменяется до тех пор, пока не становится домом Оуэна.

Я чувствую это еще до того, как вижу его серебристые волосы. Он шагает задом наперед, потому что я проматываю время. Сначала мне становится легче — я радуюсь, что остались хоть какие-то воспоминания, которые можно прочесть, и что не все еще уничтожено. И вдруг воспоминание обретает почти фотографическую четкость, и, клянусь, я вижу…

Меня пронзает резкая боль, я замедляю бег времени и позволяю ему двинуться вперед.

В комнате с Оуэном девушка.

Я не успеваю разглядеть ее, потому что он загораживает мне обзор. Она сидит на подоконнике, а он опускается перед ней на колени, берет ее за голову и прижимает свой лоб к ее. Знакомый мне Оуэн спокоен до равнодушия, всегда держит себя в руках и иногда, хотя я в этом не признаюсь, похож на привидение. А этот Оуэн жив, полон энергии, она исходит от него, когда он ходит, нетерпеливо покачивается на каблуках, когда говорит. Слов уже не разобрать, это монотонное бормотание, но даже сейчас я могу заметить, что он говорит медленно и настойчиво, пытаясь в чем-то убедить собеседницу. Он вскакивает на ноги так же стремительно, как опустился на колени, отпускает лицо девушки, всплескивает руками… Но я больше не смотрю на него, потому что смотрю на нее.

Она сидит, прижав колени к груди, так же, как в ту ночь перед убийством. Светлые волосы рассыпались по плечам, и хотя она не поднимает глаз, я точно знаю, кто это.

Регина Кларк.

Но это невозможно.

Регина погибла до того, как Оуэн сюда переехал.

Затем, будто угадав, о чем я думаю, она поднимает взгляд, и я понимаю что это не Регина, а ее бледная копия. Ее лицо искажено страхом, а глаза странно черны и становятся все темнее, цвет и жизнь из них вытесняет…

В моей голове раздается протяжный мяв, длинный и пронзительный, и у меня перед глазами мелькает цветной калейдоскоп, сменяется чернотой, затем снова вспышкой света и что-то пушистое касается моей руки. Я отпрыгиваю, оставив воспоминания позади, но цепляюсь пяткой за бюстик и навзничь падаю на пол. Ребра пронзает боль, когда я приземляюсь на ковер, картинка перед глазами проясняется: я могу различить коварно напавшее на меня чудовище. Маленькое тельце Джеззи подскакивает ко мне, я дергаюсь в сторону и…

Раздается жалобное подвывание, пронизывающее меня до костей, и пушистая толстая кошка белого цвета трется о мой локоть. Я отстраняюсь, но тут мою ногу обвивает хвостом еще одно чудовище. Весь мир взрывается, превращаясь в хаос из мяуканья, вспышек красного света и боли. Мне под кожу словно заливают расплавленный металл. С трудом вскочив на ноги, я вываливаюсь в коридор и рывком открываю дверь.