Татьяна Мудрая - Доброй смерти всем вам…

Казнь прошла тихо — революция нажралась крови и вдоволь напоила ей своих почитателей. Многие парижане узнали о происшествии из газет. Говорили потом, что интеллигентные люди, какими были все высшие сотрудники Откупа, вели себя образцово: на всех было затрачено немногим более получаса. Никогда ужасающий конвейер не работал так чётко и слаженно, как 8 мая 1794 года.

Впрочем, говорили, что перед смертью Антуана случилась небольшая задержка: хладнокровный, как всегда, учёный предложил Сансону провести совместный эксперимент, отдающий чёрной иронией. Настоящий завершить ему этому новому Архимеду, так и не удалось — не получил разрешения суда.

— Все спорят, живет ли голова отдельно от тела еще какое-то время, — сказал он. — Прошу вас, мсье Сансон, когда моя голова упадёт, посмотрите ей в глаза: если она подмигнёт — значит, ещё жива.

— В таком опыте нет нужды, — ответил палач. — Мне приходится каждую неделю менять корзину, в которую скатываются отрубленные головы, ибо они обгрызают её края…

Значило ли, что они испытывают нечто? В былое время Сансон не так уж редко спорил со своим другом Гильотеном, уверяя того, что боль в той части шеи. от которой отделено туловище, превосходит всякую меру. «Откуда у вас такие сведения? — отбивался от него доктор. — Это совершенно не подтверждается наукой».

Возможно, второй был прав, а первый, несмотря на свой шокирующий опыт, — нет. Я никак не мог улучить момент, чтобы впрыснуть кому-то из обречённых мой натурный опиат: правда, на всех бы и не хватило. Однако стоял я в первых рядах, там, где обыкновенно примащиваются люди, что держат наготове платки или собирают кровь казнённых в большие чаши. Никакой боли и никакого ужаса в чертах я не уловил. Впрочем, много позже писали, что подобный страх имеет природу не сколько физическую, сколько метафизическую — ибо лишь тогда, на самой грани, человеку открывается во всей глубине смысл жизни. Angst Хайдеггера. Киркьегоров Страх и Трепет. Философия святого Гильотена.

Нанёс визит молодой вдове я не сразу — её психика поверглась, как я мог понять, в состояние, близкое одновременно к оцепенению и гнилой горячке, так что зов разума никак не мог достичь её ушей. Тем более что около неё толпился самый разный народ, а мне — мне срочно требовалось разослать ту корреспонденцию, что обременяла собой мои руки и мысли. Кстати, говорилось потом, что от всего, написанного Андрианом, осталось одно письмо. Это значит, прежде всего, что адресаты, пылая благоразумием, поспешили избавиться от того, что являло собой угрозу их жизни. Невеликая беда: думаю, все они были написаны сходно.

За это время немалое, более чем двухмиллионное состояние Андриана было конфисковано, имущество богатого особняка — описано для будущего аукциона в пользу революционного государства, химическая лаборатория, лучшая не только во Франции, но наверняка с мире, — передана Конвенту. По счастью, за сохранностью приборов и реактивов следил тот самый Де Бертолле, что едва не взорвался вместе со старшим товарищем и его женой во время того самого порохового эксперимента.

Мари Анн удалось спасти кое-что из записей научного характера — в основном, выполненных её искусной рукой, — комнатку на самом верху дома, деревянную кровать с облупившейся краской, три дряхлых плетёных кресла и парные вазы севрской работы со слегка надколотым краем.

Эти усилия, как я и надеялся, помогли моей госпоже сохранить цельность либо восстановить её, частично утраченную, настолько, что она уже могла вполне выдержать знакомство с предсмертным посланием. И также — разговор со мной.

В самом деле, когда я, следуя приглашению лакея или кого-то в этом роде, вошёл в комнатку и поклонился как мог учтивей, юная вдова показалась мне почти спокойной. Люди действия, для которых оно — мощнейшее лекарство, хоть и не панацея, и солдаты, получившие шок от ранений, несовместимых с жизнью, выглядят примерно так же, как она.

— Как мне сказали, вы принесли мне кое-что от него?

— Да, — ответил я. — Однако прежде чем мы начнём беседу, не могли бы вы отослать вашего человека, как бы ни был он вам предан. Надеюсь, это не официальный соглядатай из тех, кого вынуждены терпеть?

Я готов был поклясться, что в синих глазах моей собеседницы промелькнули искры, похожие на смех:

— О нет, конечно. Слабая женщина, которой я стала, не нужна никому, даже Комитету Общественного Спасения.

Однако вышла за дверь и отослала человека с поручением — не помню каким. Взяла из моих рук бумагу, разломила пополам сургуч и бросилась читать.