— Старуха поняла?
— Нет. Я отвернула её от экрана, тут же попросила прощения и сказала, что пока это дело меня одной. И мамы.
Не замечая никого из нас, кроме дочери, Рунфрид поднялась снова и обхватила её руками:
— Но это ведь замечательно.
— Скорее страшно.
— Диргу не к лицу и незачем бояться. Это не голые слова.
— Я не хочу боли. Когда жилы скрипят и весь костяк расседается. Может, и не страшно, да мерзко. Никакой эстетики.
— Укуси саму себя клыками в запястье. Да можно и вообще устроить кесарево, напасть, так сказать, на тебя втроём-вчетвером. Ещё лучше — применить опробованные человечьи наркотики: тот же гиперэкстракт спорыньи. В первый раз диргов режу, что ли?
Ни одна из дам не задумалась об уникальности и величии момента. Ха. Они настолько увлеклись конкретикой, настолько погрязли в утешительном острословии, что не догадались о том, какие из этого следуют перспективы. Какой дополнительный слой маскировки. Какое — не наверняка, но возможно, — всемогущество.
Впрочем, эти горделивые мысли промаршировали где-то по периферии моего сознания, потому что речи с привкусом отчаяния продолжались.
— Стан хочет забрать меня и сына, ну, после всего, и уехать на южные острова. Говорит, что мы тогда будем семьёй и зачатком рода. И что младенец принадлежит нам и никому другому.
— Это ведь не криминал. Погоди. Сын? Точно сын?
— Я видела. Сказала Стану. Он порадовался.
— Так, — процедила Рунфрид. — Вижу я, все его суицидные наклонности как рукой сняло при этом виде. Радость обладания.
— Да что такое, — вмешался я. — Вот мы с Хьяром составили твёрдую ячейку. Даже повенчались, ну, это наш сугубый выбор. Ты, Рунфрид, десятилетиями жила с одним смертным, не говоря уж о наших коллегах по ихору. У Царственного Волка, — я учтиво кивнул в его сторону, — была не одна супружеская связь, причём каждая кардинально отличалась от прочих.
Что, по-моему, значило — у него были и смертные, и не-смертные, и дамы, и кавалеры.
С нашей точки зрения, в том не было ровно никакой обиды для долгожителя, напротив: одна похвала и восхищение многогранностью талантов. Но уже в том, что я про себя это оговорил, была некая уступка тем принципам, которые вторглись к нам вместе с буйной Синдри.
— Станислав уйдет, когда вдоволь нарадуется, — проговорила последняя гораздо тише прежнего. — Но до того не один ребенок станет его — я сама тоже.
Это было вовсе не то, что понимают люди, говоря о вечной любви, — которая на деле вовсе не вечна и зачастую с трудом может быть названа любовью. Скорее — страстью и ритуальным рабством.
Вот почему, уходя с доверительной беседы, я думал: «Диргов нелегко, практически невозможно уничтожить, тогда как мы сами убиваем с лёгкостью. Мы — верхнее звено в пищевой цепочке или паразиты, живущие за счет самозваных царей? Но если последнее — то кто же тогда люди?»
Ай, лоли.
Стоило бы мне сказать тебе и себе самому, что я блаженно спятил, но диагнозы, поставленные безумцами, недостоверны.
Хотел бы я передать тебе свою влюблённость — однако ты и так понимаешь это лучше меня самого. Ты ведь неоднократно вбирала меня внутрь своего тела.
Желал бы я заразить тебя моей любовью — но это ведь уже случилось, когда крохотная частица моего семени, моего драгоценного ихора сформировала твои ткани и угнездилась внутри одной из складок, чтобы тебе вынести и выносить эту каплю. Это будет кровное дитя нас обоих, а не эгоистичный плод, отлепившийся от простого дирга. И оно полностью преобразит твою суть. Знаешь ли ты, что у людей случается такой особый вирус: переходя из мужчины в женщину и укореняясь там, он впоследствии убивает всех детей от другого возлюбленного? Твоя сестра-мамаша не прочла тебе никакой лекции на эту тему?
Ты будешь моей отмеченной женщиной. Моей избранной женщиной. Да мы с тобой и без того одной крови — ты и я. Кровная родня по твоей Рунфрид. Можно сказать, мы — единая система кровеносных жил, как у сросшихся грудками близнецов. И единый поток гормонов и эндорфинов. Ты полагаешь, я не знал с самого начала? Ах, лоли, простушка лоли.
Едина кровь и едина плоть. Будто мы уже стояли под венцом.
Мне даже не хочется переходить на этот твой безумный сленг, когда я думаю об подобных вещах. Потому что вместе с моими мыслями ты укротила и мои слова.
И вот теперь я жду не дождусь, когда мне на руки положат моего сына — а это ведь совсем, совсем иное, чем дочь, хотя, похоже, именно девочка наследует отцовские черты. Сын, а не живая кукла в форме мужчины. Муж, а не гермафродит. Как говорится, вот тогда и умереть можно. Только ты не принимай мою болтовню всерьёз, прошу тебя.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу