Татьяна Мудрая - Доброй смерти всем вам…

Вот мой партнёр и убедил меня, что если мы в первый раз устроили Синдри одиночное испытание, то в энный можем и обязаны наверстать упущенное. Ибо отец Шафран был человеком, распахнутым до самого корешка, будто книга, все последующие персоны, к которым прикасалась наша девочка, — по меньшей мере понятными, но вот наш миленький дружок, любезный пастушок — очень и весьма тёмной лошадкой.

Ну, всевозможные вуайеристские штучки нисколько не запрещены в нашем кругу, где секс — лишь один из способов выразить другому свою симпатию. Самый причудливый, невероятно изысканный (оттого и требуется постоянное совершенствование методов), но далеко не самый интимный. Кормиться прилюдно нам куда сложнее. Нет-нет: имеются в виду приглашения в ресторан и совместные визиты в кафе-мороженое. Если сразу после такого нам приходится забирать чужое дыхание — это официальное действо, скрытность тут необходима не более и не менее, чем для ритуала смертной казни. Зависит от места, цели и общего уровня гуманности.

Гуманности? Человечности? Человекости?

И тут мне снова приходят на ум костры Монсегюра и взошедшие не них совершенные братья — чистые, катары, одетые в белое альбигойцы.

Inconnus. Неведомые. Непонятые.

Позже о них говорили, что не было в них ничего человеческого — напротив: только человеческое и было, если под человеческим понимать способность воспринимать некую высшую эманацию. Музыку претворения мыслящего зверя в нечто высшее. Ритуал одоления плоти, дремлющей в своём уродстве, — плоти, что ползает во прахе, как змея, и прах же глотает.

На них клеветали, что они отвергают землю и все земное, считая порождением дьявола. Неправда: лишь за маску и обманку ближнего бытия ответствен Враг, но над самим бытием не властен. Это правоверные христиане уверили всех, что маска и есть истинное лицо. И что с этим надо смириться, подчиниться той церкви, которая лакирует личину до блеска. И заодно клеймит Врага, ставя его наравне с Христом-Богом как противника последнему.

Только вот Чистые равняли Дьявола разве что с Иисусом-человеком. Никак не с Богом-Истиной. И не строили двойственной вселенной, как те, кто их уничтожил в злобе своей.

Обвиняли их также, что совершенные будто бы не любят потомства и даже препятствуют его появлению. Но за что можно любить отражения в мутных зеркалах, которые так и норовят умножиться вместе с жалящими осколками? Детей, которых производят на свет сущие дети? Разве что за дремлющую внутри младенцев горнюю силу. Это вызывало в Старших нежность и желание оберечь от напастей.

Чистых клеймили за упоение смертоубийством и самоубийством: будто бы когда верующий принимал высшие, самые суровые обеты на смертном ложе (допускалось такое нередко), его надлежало тотчас удавить или прервать существование иным, более мягким образом. Это отчасти было правдой — ибо не следует доверять скудельному сосуду. Любой из Совершенных, творивших такое, желал подобной участи и для себя самого.

Кажется, именно от катаров — вместе с делением мира на свет и тьму, оригинал и отражение — пришло понимание того, что все живые существа смертны, но только человек умирает. Лишь человек осознаёт смерть, и осознаёт как некий порог. Но лишь истинный человек видит за порогом новые и блистательные чертоги.

Это даже не вопрос веры.

К чему я допустил сей велеречивый пассаж?

Мучительная казнь двухсот, совершаемая на глазах у войска, пошатнула его духовную силу. Бесстрашие казнимых, которые не издали ни одного стона, потрясло все умы. Совершенные могли не допустить такой своей смерти, как не позволяли страданию и боли взять верх над своими неофитами. Но в тот час они казались самим себе слитками золота, кои надлежало переплавить в более чистый металл.

Ключевое слово: золото. Живое золото.

Много позже сам Грааль, который будто бы хранился в земле Альби, представляли себе золотой чашей с изумрудами и рубинами: чашей, которая полна Христовой крови. Не говоря о сказочке о несметных мирских богатствах, будто бы перешедших в руки рыцарей-тамплиеров. Также якобы поклонников Сатаны.

Чтобы завладеть тайной, годятся любые средства. Только вот самой тайны этим не раскроешь: в руках хищника под конец остаются лишь нарядные обёртки. Лоскуты драгоценного покрывала. Но не магия. Верней, не то, что под ней понимают.

Ведь судачили же, что лишь десять обгоревших тел нашли в золе под стеной Монсегюра? И шептались, что остальные — взяты живыми на небо?