Татьяна Мудрая - Доброй смерти всем вам…

— Ни одного выхода, сплошной вход, — сказала я себе. — Такой прикольный сеттинг.

Повернуть назад и отчалить было бы полнейшим тупизмом. Нора с одним входом в любом случае нонсенс: не ты, так хозяин знают второй.

Вот и отыщем сначала хозяина.

Как только я так подумала, меня шатнуло вперёд, и мой бедный румпель воткнулся в побелку. Нет, в натуральную меловую или там песчаниковую перегородку. С небольшой дверцей из того же выдержанного дуба, на этот раз филёнчатой.

— Глюки, — произнесла я вслух. — Ненатуральные.

И вошла, повернув ручку-защёлку такой же работы, что наружная, но в виде летучей мыши с перьями.

В келье было тихо и тепло. Никаких отверстий в стенах. Никакой мебели, кроме распятия, высокого матраса с покрышкой, тумбочки с чудным плоским светильником на ней и ночной вазой внутри — и кресла на колёсиках, с откидным пюпитром. На пюпитре боком стояла порожняя эмалированная миска, глаза прям затянуло в её пухлые розаны, и лишь потом…

Старик в кресле почти сливался с прочей обстановкой, но факт ею не был. Хрупкое, глазастое тело в бесформенной серой хламиде и плюс к тому — в одеяле, стянутом вокруг тела вроде кокона, воззрилось на меня очень даже осмысленно и с юмором.

— Я ожидал кого-нибудь покрупнее, — проговорил он, облизнув сморщенные губы.

— М-м?

— Девочка, я не имею в виду ваш баскетбольный рост. Вы ведь совсем юное дитя. Верно?

— А с какой стати вы кого-то там ожидали? — обиделась я.

— Вам что объяснить: технику действий или причину? Да садитесь на ложе, оно ортопедическое. Кокосовая стружка, пружины каждая в отдельном чехольчике. Экологический бархат. Ну, допустим, я приманил кого-то из вашего народа особенным запахом, как бабочку или пчелу.

Аромэ и в самом деле царило специфическое: пресной еды и питья, изнурённого лекарствами тела, совсем чуточку — кала, пота и мочи. Вытяжка в камере была отличная, но нюху дирга это обстоятельство никакая не помеха.

— Ладно уж, приманили. В колдовство я не верю.

— А в свободу воли?

Интересный получается базар. Философски заточенный.

— В свободу воли — так себе.

— Правильно. А в свободу выбора?

— Верю.

Он кивнул.

— Так вот. Я почувствовал, что именно в эти несколько дней настал пик моей независимости. Особенная легкость разрыва уз. Не то чтобы мне совсем не нравилось моё тягостное положение. Видите ли, я наполовину парализован и к тому же привык к одиночеству. Настолько, что не будь у меня свободы покончить самоубийством, я бы уже давно отравился и сдох от одного вида всех этих волонтёров, сиделок и прочих христарадников. Я тут устроился так замечательно, что не только прежде, но и теперь могу обслуживать себя всю неделю напролёт.

— Ох, а почему дальше так не получается, дядюшка?

— Прости, малыш. Как тебя…

— Синдри-Искорка. Я должна была назваться первой, что ли?

— Отец Пелазий. Крокус, Шафран, где-то даже Первоцвет.

— Священникам церковь запретила покушаться.

— Как и всем. Только вот мне девяносто лет с солидной прибавкой. Говорят, у молодых самоубийство — мольба о помощи, которую никто не услышал, у стариков — только мольба о смерти. Помочь-то можно почти всему и практически всегда. Вопрос — каким образом. Допустим, по большому счёту мне не хочется больше ничего.

— Но это в точности наоборот, — вдруг я вспомнила еще один афоризм из цитатника, содержимым которого мы перебрасывались. — Самоубийца именно потому и перестаёт жить, что не может перестать хотеть. Это Шопенгауэр сказал.

— Ты от природы умна и учёна, как все пралюди. Логры. Дирги.

Я пустила промеж ушей то, что меня удивило: успею ещё подумать насчёт троглодитов.

— Так пойдёшь мне навстречу? Если что-то у меня выходит не по правилам и ты отказываешься — зачем я буду тратить время на договорную болтовню. Мне это, представь себе, нелегко без морфина. Одышка доняла и в лёгких как огнём палит.

— Каждому из нас суждено умереть — но не стоит класть голову в пасть льву, — провещала я нечто в восточном духе. Саади Ширази, кажется.

— А кто здесь лев — ты, что ли?

Он даже чуть приподнялся. Коварная миска только того и ждала: сорвалась ему на колени, потом на гладкий пол и поскакала дальше, расплёскивая со дна жидкую харкотину.

— Так. Синдри, ты точно не знаешь всего обряда. Не умеешь вести разговор по чину. Судя по всему, у тебя это вообще впервые. Так какого же рожна, извини, ты идёшь сюда без сопровождающего?

— А я вовсе не затем, дядюшка Крокус, — пробормотала я. — Порочное любопытство, знаете ли. Адреналинчику в катакомбе хлебнуть.