Максим Далин - Лунный бархат

Мишкин гардероб не напоминал гардероб Екатерины Второй. Мишка в предновогодний мороз покинул свою квартиру без верхней одежды и обуви.

Или не покидал.

Мартынова затрясло. Он одним прыжком пересек коридор и распахнул дверь в другую комнату, почти готовый увидеть в ней мертвого Дрейка. Нелепая мысль. Комната была пуста, свет фонарей с улицы лежал на стенах косыми четырехугольниками, слабо тянуло прохладой и ладаном.

За спиной Мартынова раздался слабый хлопок и треск. Свет мгновенно погас.

«Лампочка перегорела. Просто – лампочка». Палец впился в спусковой крючок. Пот выступил на висках и на лбу. И по спине потекла тоненькая струйка – как вкрадчивая змейка.

Мартынов увидел, как медленный туман заклубился в искусственном уличном свете, над ковровым покрытием, будто над болотом осенней ночью. Качнувшаяся тень скользнула по лицу холодной, нежной, невидимой рукой – и шорох, шелест легко, как стайка осенних листьев, пролетел по темной квартире. Голоса, такие же невесомые, как тени, шепоты, смешки, почти беззвучные, совершенно бесплотные, мелькнувшие на самом пределе слуха в никуда из ниоткуда, на миг окружили Мартынова незримой толпой.

Мартынов дернулся, озираясь. Лампочка, вылетевшая из цоколя, хрустнула под ногой. Бледные лохмотья тумана, как растрепанные ленты, шевелились у самого пола на несуществующем ветру. Запах ладана, тления, сырой земли и болотных трав медленно растекся по квартире, как растекается тяжелый ядовитый газ.

Мартынов рванулся прочь от насмешливых теней, снова проскочил коридор, в стенах которого заворочались замурованные скелеты, судорожно задергал замок, выскочил на лестницу и, захлопнув дверь за собой, вылетел из подъезда. На улице было темно и по-праздничному многолюдно. Грохотали петарды; римская свечка в толпе юных счастливцев окрасила весь двор в багровый цвет, и качающиеся в красном дыму черные тени деревьев мелькали по стенам домов длинными, переплетенными, когтистыми пальцами.

Мартынов остановился на обледенелом газоне. Дом напротив был ярко освещен; три окна Мишкиной квартиры выглядели темной прорехой между желтыми и розовыми светящимися клетками. Мартынову показалось, что в глубокой тьме этих квадратных провалов непонятно куда плавают мутные огоньки – но он тут же встряхнул головой, вытряхивая из нее этот вздор: просто в стеклах отражаются запускаемые мальчишками ракеты.

Просто лампочка перегорела. Просто ракеты. Просто ладан. Просто галлюцинация? Взрослый, трезвый, сильный, спокойный мужик сбежал из пустой квартиры в приступе панического ужаса, потому что испугался темноты? Просто темноты?! Зашибись…

Правую руку Мартынова ощутимо оттягивал тяжелый предмет. Он машинально поднес тяжесть к глазам. Это был Мишкин пистолет с серебряными пулями.

Мартынов задрал куртку и сунул пистолет за ремень. На всякий случай.

Лешка пил уже третьи сутки.

Сер был мир, мутен свет – и сухая метель хлестала по железным воротам гаража наотмашь, со свистом. Стонал, плакал ветер, тоненько, жалобно. Стылая стояла ночь, одинокая ночь, беспросветная – и хоть бы было с кем поговорить, снять, скрутить тоску, душу излить! Так ведь некому, как расскажешь!

Жизнь человеческая! Вот ты счастлив, спокоен, крут, любим – а вот прошел день, и ты уже по уши в дерьме. Все пошло вразнос, счастье оказалось сплошным обманом, друг предал, любимая исчезла, а ты сиди один, в темноте, в обнимку с бутылкой, мучайся, вспоминай, пережевывай, жалей! Только без толку жалеть – ничего не изменится.

Ужас как-то забылся, притупился. Да и был ли? Чего бояться-то? Не в страхе дело. Просто все вышло так…

И тут что-то изменилось.

Скульнул ветер, дрогнуло ржавое железо. Скрипнули петли – смазать бы, да не собраться – тоненькая фигурка, серебряная, пушистая, втекла, крадучись, выпрямилась, тряхнула медным крылом кудрей – запахло мерзлой землей, ветром, зимой.

– Клара… ты что, мне кажешься?

– Кажусь, Лешка, кажусь. Галлюцинации у тебя с перепою – вот и мерещится. Алкоголик паршивый – смотреть стыдно.

Села на любимый диван… его . Вскочила, отряхнулась, пересела. Закинула ногу на ногу. Усмехнулась. Заметила под столом пустую бутылку из-под кагора – вскочила, схватила, лицо исказилось дикой, яростной злостью – грохнула об угол, только осколки брызнули.

– Ты чего, мать?

– Всюду следы! Всюду – запах! – взглянула презрительно. – Запах твоего хахаля! Не выношу!

– Клар…

– Нечего тут! Если уж сумел раз поступить, как мужик – закончи! Убери отсюда это дерьмо, ясно?!