Максим Далин: Лунный бархат

– Почище тебя есть, – прошипела Клара, пытаясь выпрямиться.

– Артур? Мигель? Лиза? Оскар? Лаванда? Да? Ну-ну. Давай, добивайся. Только уж не удивляйся, если кто-нибудь из них блеванет тебе на рожу. Вампиры, деточка, трупного запаха не выносят.

Эмма вытащила из кармана джинсов носовой платок, тщательно вытерла руки и бросила платок на столик. Потом развернулась – и растворилась в дискотечном чаду.

Поток музыки, который как будто что-то держало, прорвался, хлынул, больно ударил по ушам – но это уже не имело значения. Опасность миновала. Лешка вальяжно развалился на стуле.

– Пошли отсюда, – буркнула Клара, всхлипывая и шмыгая носом, как смертная женщина.

– Может, посидим еще? Макияж у тебя – не устоять, крошка.

– Сволочь поганая, – огрызнулась Клара и, встав со стула, направилась к выходу из зала.

Лешка усмехнулся и вышел за ней.

Клара остановилась в холле между колоннами и разрыдалась. Ее опухшее, заплаканное лицо выглядело страшно и мерзко, как маска удавленника.

– Все из-за тебя, сволочь! – всхлипывая, твердила она с истерическим надрывом. – Козел вонючий, смотри, что из-за тебя вышло! Что теперь со мной будет? Урод…

– Эй, девушка, полегче с терминами! Интересно, почему это из-за меня?

– Ты чего, этого Дрейка пристрелить не мог? И чего с этим гаденышем нянчился? «Това-а-арищ!» Идиот!

– А что в этом такого?

– Я – твоя девушка или нет?! Тебе все равно, что эти твари надо мной ржут!? Пусть меня оскорбляют на все лады – тебе насрать? Я тебе – так, посмотреть, да? Любовь тебе понадобилась?! Вот и жри с кашей свою любовь, полной ложкой жри, козел!

Лешка брезгливо хмыкнул. Зрелище было жалкое и гадкое одновременно.

– Какую любовь-то?

– Которую ты в лес отвез, придурок! Мой ты, ясно? Нечего рыпаться! Мой!

– Неправда, крошка. Я свой собственный. А вот ты, может быть, и моя. Если я не передумаю.

– Ну что я теперь жрать буду?! Одну кровь, без силы?! Я ж за год в мумию превращусь! У-у, гадина, тварь поганая…

– Да ладно тебе, – бросил Лешка снисходительно. – Утрись. Придумаем что-нибудь.

Клара замолчала, только хлюпала и вздрагивала, растирая кулаками покрасневшие опухшие глаза. Лешка свысока потрепал ее по подбородку…

– Не дрейфь, лягушка, болото наше.

Клара вытерла нос и по-собачьи, прибито, жалобно и покорно, покосилась на Лешку.

Мы с Лиз наряжали елку.

Елка была невысокая, но пушистая, сама как игрушечка. От нее шел чудесный густой запах хвои и мороза. Мы с Джеффри всунули ее тоненький стволик в жестяную банку с водой, а Лиз сочла, что банку нужно обернуть ватой и посыпать блестками, так что у нас вышел славный такой искусственный сугробчик. Весь стол был уставлен коробками от елочных шариков, я вынимал их и подавал Лиз, а потом любовался тем, как она их там пристраивает между веточек. Лиз грустно улыбалась и поправляла гирлянду из лампочек, и касалась качающихся шаров тоненькими белыми пальчиками, и ее сила, нежная какая-то, светлая, как холодное молоко, непривычная мне, но чудесная, стелилась по комнате лунным светом.

Джеффри вставлял в старинный бронзовый канделябр витые свечи и тоже улыбался. Он довольно громко думал – не скрывая мыслей, что общество Лиз создает праздник уже само по себе. Хоть ее и непросто было заманить в наше логово, но уговоры и возня стоили результата. Правда, я знал от Джеффри, что Лиз недолюбливает Артура, а для Джеффри он старый приятель. Какой смысл вампиры вкладывают в слово «старый»?

– А в клуб зайдем? – спросил я, когда Лиз переворачивала кассету с какой-то скрипично-фортепьянной прелестью.

– Не стоит, наверное, Мигель. Общество там – сам понимаешь, притащат смертных, будет свинарник…

– А когда твой Артур собирался заявиться?

Лиз поморщилась. Я, конечно, доверял Джеффчику безоговорочно, но в этом случае все-таки чувствовал к Артуру некоторое предубеждение. И то сказать: Джеффри не был его компаньоном, а приятельские отношения у вампиров – штука ни к чему не обязывающая.

– У него всякий раз такие эксцентричные затеи, – заметила Лиз. – И, между нами, он – моветон и бог знает, с кем водит компанию.

– У каждого свои причуды, – ответил Джеффри примирительным тоном. – Убери же, наконец, куда-нибудь эти коробки, Мигель – бокалы некуда поставить.

Я сгреб коробки в кучу, оглядел комнату, нашел удачное место – и совсем, было, собрался сунуть всю эту пачку в Джеффрин гроб, но он вовремя заметил.

– Только попробуй.

– Непременно, – сказал я и показал ему язык.