Анна Семироль - Элоиза

Святослав встал с дивана, резко схватил жалобно мяукнувшую кошку за шиворот, подошёл к двери и не глядя вышвырнул зверька в коридор. Щёлкнула задвижка в двери, и парень вернулся к Полине.

— Всё. Теперь нам никто не помешает.

А в тёмном коридоре, прислонившись к холодной стене, сидела, беззвучно плача, худенькая темноволосая девушка, баюкала ушибленную руку и изредка слизывала кровь с разбитой губы, мешающуюся со слезами…

— Пожалуйста… Не уходи… Подожди…

Темно. Даже если открыть глаза — темно. Душно. Горячо. Хочется встать, но что-то мешает, держит. А она уходит всё дальше. Зови, Славка. Кричи.

— Элоиза… не уходи… Не уходи…

Он с трудом узнал свой голос — хриплый, сорванный, еле слышный. Она не услышит. Надо вставать. Надо бежать за ней. Скорее, ведь она — всё дальше…

— Элоиза… Элоиза…

— Тише, сынок, тише. Всё пройдёт, — услышал Святослав над собой женский голос, — Потерпи. Лежи, милок.

На лоб Славке опустилось что-то холодное и мокрое — видимо, полотенце. Парень вздрогнул и окончательно выплыл из небытия. Боже, как тяжело оказалось открывать глаза!

Потолок. Низкий, бревенчатый. Тусклая лампочка под старым, аляповатым абажуром. Если скосить глаза чуть вправо, видно стену. Тоже деревянную, бревенчатую. На стене — часы с кукушкой. У Славкиного деда в деревне такие же.

Святослав попробовал пошевелиться, и движение тут же отозвалось болью в руках и ногах. Парень тихо застонал.

— Ну-ну, сынок, лежи спокойно. Где болит?

Над Славкой склонилась женщина. Старушка лет семидесяти. Морщинистое желтоватое лицо, усталые, словно выцветшие глаза, седые волосы, заплетённые в удивительно толстую косу.

— Где я? — спросил Славка, — Что случилось?

— Случилось, милок, — вздохнула старушка, — Не выйди я утром коровок посмотреть, так бы и замёрз ты вусмерть. А то… Два дня без памяти пролежал. Как звать-то тебя, сынок?

— Святослав.

— Слава, значит. А я — баба Аня.

— Мне надо идти.

— Куда ж ты пойдёшь? У тебя жар, ты лежать должен, — строго сказала баба Аня, — Да и не сможешь ты сейчас встать.

Парень с ужасом понял, что она права. И неожиданно для себя самого бессильно заплакал.

— Что ты, Слава? — испугалась старушка.

— Я должен!.. Она же… Господи, она же погибнет! Если я не успею… Уже не успел… — всхлипывал Славка, — Что же я наделал…

Баба Аня села с ним рядом. Погладила лежащую поверх одеяла руку парня.

— Не плачь. Живая она. Не удивляйся. Знаю. О тебе, о ней. И о том, что ты натворил. Сны, Слава. Я старая, вот и вижу сны. Правдивые. Уж поверь мне. Жива твоя лада. И где-то близко ходит. Ты же держишь её, не отпускаешь. Накрепко связаны вы с ней, сынок.

— Значит, она… вернётся? — с надеждой в голосе прошептал Славка.

— Не знаю, — поджала губы старушка, — Слишком многое зависит от тебя.

— Я её верну. Сам. Найду.

— Конечно. Как только поправишься. Я тебе пособлю. Уж кому, как не старухе, знать, как лечить…

Святославу так не терпелось встать с постели, что он начал поправляться с неимоверной быстротой — благодаря, конечно, не только силе собственной воли и упрямству, но и травяным настоям и парному молоку, что давала ему баба Аня. К вечеру парень уже уверенно сидел в кровати. Пытался встать, но слишком болели ноги. Да и кисти рук тоже.

— Да, здорово меня морозом прихватило, — вздохнул Славка, с грустью рассматривая покрасневшие, распухшие пальцы, — Я даже не думал, что такое может быть.

— Может, — кивнула баба Аня, на минуту отрываясь от замешивания теста на блины, — Кто ж зимой без варежек на улицу ходит?

Славка хотел сказать, что тогда он мог и без пальто и ботинок из дома выбежать, потому что не мог думать ни о чём, кроме Элоизы, но промолчал. Посмотрел на окно, затянутое морозным узором, потом на пляшущие в печи языки весёлого пламени и закрыл газа.

Ночью он спал плохо, видел тревожные сны. То бежал куда-то, то падал в бездонную пропасть-тьму, то брёл по застывшему, замёрзшему морю, бесконечно обходя заледеневшие волны и борясь со штормовым ветром… Несколько раз просыпался и подолгу не мог заснуть, лежал и вслушивался в ночь. Где-то под полом попискивали мыши, за стеной жалобно-тоскливо выл ветер, словно умоляя, чтобы его впустили в дом, а в комнате тихонько тикали ходики. Пусто как-то.

…Где ты, Элоиза? Что хранит тебя, что согревает? Хочется верить, что ты сыта и тебе тепло. Хочется, но почему-то не верится.

Я так устал, Элоиза… Устал от бесконечных «что с тобой, Слава?», от нескончаемой дороги, от постоянного ожидания. Но я не остановлюсь. Не остановлюсь, пока не найду тебя, котёнок мой. Даже если мне придётся искать тебя вечно… Что ж, я этого заслуживаю.