Вадим Панов - Дикие персы

— Мы были в команде, — ровным тоном ответила Саша. — У нас была цель.

И отвернулась к окну, не желая демонстрировать Пете предательски покрасневшее лицо.

— Я видел, как ты разъярилась.

— Они меня разозлили.

— Плевать на них… — Короткая пауза. — Ты должна знать, что я видел твою ярость и ценю те чувства, которые ты тогда испытала. — Машина остановилась у дома, но они оставались в креслах, не делая попыток выйти. И Саша больше не смотрела в окно, повернулась, поймав взгляд синих глаз Пети, и, глядя в них, слушала короткую, но честную исповедь: — У меня очень деловой отец, у которого очень много денег. С одной стороны, мне повезло: в моей жизни не было места проблемам. С другой — в ней не было места настоящим друзьям. Во всяком случае, таким, которые поддержат меня в безнадёжной драке.

— Мне это ничего не стоило, — через силу произнесла женщина.

— Мы оба знаем, что сейчас ты говоришь ерунду. — Петя улыбнулся и легко прикоснулся к Сашиной руке. — Я рад, что мы вместе.

Немногоквартирный жилой дом

Санкт-Петербург, улица Итальянская,

25 марта, пятница, 17.07

Ненавидеть человека? Есть в этом что-то… Ну, конечно же, не возвышенное: что может быть возвышенного в желании раздавить, уничтожить или хотя бы унизить? Нормальные люди такие чувства прячут, но тем не менее испытывают. Все мы не без греха, вот и получается, что есть в ненависти нечто естественное, от человеческого существа идущее, а значит, понятное. Неприятное, осуждаемое, но понятное. Люди ведь разные, иные такого натворят, что чувство жёсткое, изнутри огнём сжигающее, само собой к ним возникнет, как от него ни отказывайся. Чувства, они ведь разуму неподвластны. Они сами по себе. Иногда они наши двойники, а иногда — тени.

А иногда случается так, что кто-то ненавидит всех людей на свете. То есть абсолютно всех. Ненавидит за то… За то, что они есть. За то, что они успешные. За то, что они улыбаются. За то, что они могут ходить.

Последние два пункта приводили Альфреда Адольфовича Кега в полнейшее неистовство — то, что люди могут ходить. Бегать. Прыгать. Подниматься по лестницам и при этом смеяться. Радоваться жизни. Смеяться…

Но главное — могут ходить.

Могут.

Так же, как мог и он когда-то.

Карьера молодого Кега развивалась настолько успешно, насколько она вообще могла успешно развиваться у шустрого, не отягощённого моральными принципами человека в период распада гигантской и невероятно богатой Империи. Ловить рыбку в помутневших от крови и грязи водах огромной страны было не просто, а очень просто, и мудрый Альфред спешно примкнул к организованной группировке ленинградских демократов, с пеной у рта доказывающей согражданам необходимость срочной приватизации всего и вся. «Частная собственность сотворит чудо!» — уверяли Кег со товарищи, без устали расписывая кисельные берега, тянущиеся вдоль молочных рек. А затем, когда нужные федеральные законы были приняты, вчерашние ораторы уселись в кресла «приватизаторов» и радостно приступили к разделу гигантского пирога. Два года Кег торопливо пилил всё, до чего мог дотянуться, не веря собственному счастью и богатея не по дням, а по постановлениям. На первые роли не лез, но долю свою знал и брать не забывал. Обзавелся охраной. Дорогими привычками. Женой и двумя любовницами. Постепенно поверил, что сладкая жизнь продлится вечно, и стал вкладываться в недвижимость… И в какой-то миг позабыл, что приватизационные почвы куда опаснее болотных. А может, и не позабыл, может, обнаглел до предела, вот и подсунул на подпись постановление, которое вышло боком авторитетным людям. Случилось недопонимание, и в роскошный шестисотый «Мерседес» девятого советника пятого помощника заместителя начальника отдела департамента имущества подложили бомбу. Погиб водитель и оба охранника, Альфред уцелел, но после полуторагодового лечения оказался в инвалидном кресле. И здорово изменился. Точнее, изменение было всего одно: Кег растерял амбиции и вкус к жизни. Говоря проще, сломался. Полтора года в больницах оставили бывшего девятого советника не у дел: мест у кормушки много, но желающих припасть к волшебному источнику личного благосостояния ещё больше, так что обратно Альфреда никто не ждал. Тем более калеку. Тем более участника бандитской разборки. Сладкая жизнь закончилась, едва начавшись.

И Кег запил.

Потом прочно сел на кокаин и именно тогда растерял последних дружков и последнюю надежду вернуться к распилу пирога. Затем сообразил, что тонет, и попытался соскочить, переехал к родственникам в Германию, лёг в клинику, но вернулся на «снег», едва распрощавшись с врачами. Путешествие на историческую родину закончилось истерикой с битьём посуды в берлинском ресторане, унизительной проверкой на наркотики и депортацией.