Виталий Вавикин - Эта короткая счастливая жизнь

Сначала это тревожило Фелицию, затем просто волновало и иногда мешало заснуть, но под итог она привыкла. Сейчас Олдвика тоже не было в городе. Не было для неё. Фелиция подошла к телефону и ответила на звонок Катерины Сантини. Подруга рассказала о художественной выставке на 58-ой улице и спросила, пойдёт ли Фелиция на открытие.

– На открытие? – Фелиция отрешённо посмотрела на нераспечатанное письмо от Олдина. Было почти семь, и нужно было включить свет. – Позвони мне, когда вернёшься, – сказала она подруге, наградила вошедшую старшую дочь Терезу недовольным взглядом и повесила трубку.

Настойчиво и монотонно Тереза снова начала выпрашивать разрешения встретиться с другом и сходить с ним на вечерний сеанс в «Парамаунт».

– Тебе всего лишь пятнадцать, – отрезала Фелиция, однако спустя две недели, когда Сальвадоре Нерри – подающий надежды поэт, которому Фелиция помогла опубликовать первый сборник и пристроила в одну из газет, редактор которой был лично знаком с мужем, – пригласил её в ресторан в знак почтения и благодарности, уступила настойчивости дочери, решив, что в одном вечернем свидании нет ничего постыдного.

– Если бы только я мог хоть как-то отблагодарить вас! – сказал в конце ужина Нерри, сжимая руки Фелиции в своих тёплых ладонях. Сверкавшая в его влажных голубых глазах благодарность пьянила сильнее, чем выпитое вино.

Она вернулась домой и долго не могла заснуть, вспоминая этот взгляд. Чувственный, открытый, доверчивый, невинный, словно у ребёнка. Такими же невинными были его ухаживания. Фелиции нравилась эта робость, нравился юношеский пыл. Последние годы супружеской жизни притупили чувства, но сейчас всё её естество просыпалось, потягивалось после длительного сна, подобно молодой возлюбленной на брачном ложе после первой ночи: тишина и покой, гармония сознания и тела.

Нет, Катерина Сантини никогда не нравилась ей, но тот факт, что знакомству с Нерри Фелиция была обязана именно этой девушке, заставлял считать её лучшей подругой. Благодаря этой встрече она могла чувствовать себя не такой одинокой, как прежде, любить и мечтать, не боясь, что подобное увлечение перейдёт в нечто большее. Ведь, несмотря ни на что, она могла смотреть мужу в глаза и не отводить взгляда, не чувствовать себя виноватой.

Олдвик тоже мог смотреть ей в глаза, но он был мужчиной, да и к тому же далёк от внутреннего мира страданий и чувств.

«Никогда это увлечение не перейдёт во что-то большее, – думала Фелиция, вглядываясь в сверкающее молодостью лицо Нерри. – И почему Тереза не может выбирать подобных кавалеров, предпочитая тех, кто похож на отца, а может быть даже более бесчувственных и холодных?!»

Подобные мысли проносились в голове, словно порывы ветра в тихую погоду: появлялись ниоткуда и улетали в никуда. Оставался лишь Нерри, да редкие ночи с Олдвиком, бычья сила которого, казалось, не собиралась угасать до самой смерти.

«Господи, когда же он поймёт, что вырос из возраста обольщения и страсти?!» – возмущённо думала Фелиция, с надеждой дожидаясь, когда он снова уедет из города.

В середине лета, спустя почти полгода после приглашения на свадьбу, она всё-таки решилась отправиться в Детройт и навестить сына.

В дороге она думала, что как бы плох ни был Олдвик, но благодаря нему Олдин теперь весьма обеспеченный человек. Так что же лучше: оградить ребёнка материнской заботой и обречь на беспросветное будущее, или отдать в хороший пансионат и после того, как он станет мужчиной, знать, что нужда и бедность обойдут его стороной?

Небольшое издательство, работниками которого были исключительно чёрные, было основано на деньги Олдвика, но мало кто знал об этом. Муж Фелиции никогда не чурался цветных, но и афишировать то, кем был его пасынок, не особо желал. Даже Тереза, и та, проникнувшись духом отца, решила никому не рассказывать о своём брате.

Такую же политику вёл и Олдин. Он молчал, как молчит его семья.

Несколько раз во время пребывания Фелиции в Детройте Джордана – жена Олдина – пыталась завести разговор об этом молчании, но после, решив, что ни мать, ни сын не желают что-то менять, уходила кормить своего первенца.

Фелиции нравился свой первый внук. Больше: она почти любила его, как когда-то любила Олдина.

– Ты не пытался найти родственников своего отца? – спросила как-то вечером Фелиция сына. Он помрачнел и хмуро покачал головой. – Я думала, тебе это будет интересно, – попыталась оправдаться Фелиция. Олдин покосился на Джордану.