Ана Дао - Дезавуация

— Глеб, хочешь харда?! — подхватил Гоголь. — Так это пожалуйста!

Он вывернул руль, и Пегас мягко вылетел на газон и понесся в пятно света от фонаря. Северин Олегович чертыхнулся, предчувствуя жесткие препятствия, таящиеся во мраке за пятном света…

Еще один гравитационный удар на крутом повороте, Пегас становится на дыбы, вновь заливисто ржет…

— Эй, полетаем! — восклицает Гоголь; Дер Граф откликается взрывом басового аккорда, Гримасник вторит им обоим и Пегасу боевым кличем… в лобовое стекло бьют радужные сполохи… Мать фонарную, откуда?!

Гольцов сжимает ручку дверцы, за окном полосы мрака чередуются с радужным сиянием, тело теряет вес и будто даже приподнимается на пружинистом сиденье, на секунду появляется идиотская мысль, будто он умер при аварии и сейчас несется на тот свет в несуществующем уже Ландкрузере…

Адски-ангельски-огненная музыка дразнит рваным ритмом синтезаторов и перкуссии, где-то в невообразимой дали переливаются звонкие нотки сириновского женского вокала. Вступает Граф, и Курвиц вдруг на чистейшем немецком подпевает, запрокинув голову и самозабвенно прикрыв глаза.

Тень в боковом стекле.

Северин Олегович скосил глаза и едва не отпрянул: в окно билась серо-розовая птица. Нет — это была просто игра света от мелькающих фонарей — синий, оранжевый, синий, оранжевый.

Фиолетовское шоссе. Вот где парни сняли особняк. Да, здесь можно загулять громко и надолго. Пегас мягко спружинил об асфальт, словно и впрямь совершил посадку. Полосы сине-оранжевого света неслись по салону.

— Хорошо водишь! — прокричал Северин Олегович в затылок, точнее в пятиконечную звезду, Гоголя. Звезда с достоинством качнулась.

— У кого еще остались балладные настроения?! — грозно вопросил Курвиц.

— Не кипятись, щас сымпровизируем постмодерн! — пообещал Абзац.

— Но вначале — мостмодерн! — Курвиц указал на сверкнувшие угрожающим черным чугунные витые ворота, а Гоголь уже направлял к ним маневренного Пегаса. — Наш мост между слабовидящей прозой житейской пошлой самодостаточности и просветляющими оксюморонами истинно настоящего момента!

Ворота раскрылись автоматически, и грохочущий акустическими системами автомобиль, словно сказочный огнедышащий дракон, «приземлился» во внутреннем дворе замка.

— Вот, Север, скромное обиталище восьмерых путешественников по субкультурным просторам Вселенной, — Курвиц ободряюще хлопнул в ладоши. — Хорохор, в багажнике наше препинание и пропивание, заберешь?

— А у девчонок, что же… сломалось? Зачем нам вторая форточка?

— Карина жаловалась на домашнюю форточку, что-то ее клинит…

— Вы что, евроокна в багажнике возите? — спросил Северин Олегович простодушно.

Вся великолепная пятерка грохнула хохотом, притом каждый на свой лад: Абзац с повизгиванием, Хорохор с посвистыванием, Гримасник с похрюкиванием, Курвиц с особым вдохновением, и только Гоголь как-то надтреснуто…

Выходили из «Пегаса», продолжая смеяться.

— Пойдем, познакомлю тебя с еврофорточкой, друг… — едва только Гоголь подвел Гольцова к багажнику, как из парадной двери второго этажа на широкую мраморную лестницу, ярко освещенную круглыми фонарями, вышли две высокие темноволосые девушки в златотканых шальварах и пурпурных, расшитых дорогими камнями жилеточках. Улыбаясь и восхитительно пританцовывая, девушки стали спускаться к рокерской команде…

«Вот так контраст! — полыхнуло в сознании Северина Олеговича. — Из какой же они сказки?».

Абзац, Хорохор и Гримасник вытащили из внутренних карманов своих кожаных курток маленькие флейты и, раскачиваясь из стороны в сторону и медленно кружась, сопроводили дефиле подруг-красоток игриво-протяжной мелодией, подобие которой Гольцов бы точно затруднился найти даже на этнофестах.

Курвиц протянул руки, держа в каждой из них по своей книжке. Девушки подошли к блистательному поэту. Курвиц махнул книжками перед собой, и они в ту же секунду превратились в великолепные бархатно-алые перьевые веера… Веера были вручены девушкам с изящным средневековым поклоном.

— Ну, вы как факиры, ей-богу! — вырвалось у Гольцова громкое удивление.

Курвиц повернулся к гостю.

— Молния и Карина, радости наши, вот хочу вам представить русского поэта Северина Гольцова, коего мы благополучно выкрали сегодня из чуждого ему зиндана ханжества и притворства… Возрадуемся свободе нашего гостя и его великому будущему!

— Ника дэвайята! Ника дэвайята! — воскликнули девушки хором. — Мы ждали вас, мы знали, что все завершится правильным выбором. Браво, Курвиц! Идемте же в дом, будем пировать!