Бен Ааронович - Луна над Сохо

Глаза Симоны были открыты. Волосы свободно рассыпались по плечам, и я отвел их в сторону, чтобы прощупать пульс на шее. Кожа еще даже не полностью остыла — впоследствии выяснилось, что смерть наступила за двадцать минут до моего прихода. То есть в тот момент, когда мы с Найтингейлом обсуждали вопросы сравнительной этики. На таком близком расстоянии я ощущал исходящие от Симоны запахи цветущей жимолости и кирпичной пыли. А вот музыка, которая (я понял это только теперь), все время сопутствовала им, смолкла.

Я не стал ни целовать ее, ни гладить по щеке.

Нельзя было портить улики.

А подниматься на следующее утро надо вот как: откидываешь одеяло, переворачиваешься, спускаешь ноги на пол и встаешь. Идешь в туалет, потом в душ, одеваешься и спускаешься в столовую завтракать. Потом общаешься с начальником, отрабатываешь формы, ешь, затем идешь в спортзал и вышибаешь там дух из боксерской груши. После этого принимаешь душ, одеваешься, садишься в «Форд Асбо» и едешь в центр, чтобы тебя увидело как можно больше людей. Все это ты будешь делать, потому что это твоя работа, потому что иначе нельзя и еще потому что, сказать по чести, тебе самому это нравится. Повторяй до тех пор, пока тебе не перестанут сниться кошмары — или пока ты к ним просто не привыкнешь, годится и то и другое.

Заключение коронера гласило, что сестры совершили самоубийство. Таким образом, им удалось снискать минуту славы в прессе как устроившим групповой акт суицида. Но никто из журналистов не пытался искать какую-либо подоплеку этого происшествия. Второй этап расследования взял на себя Найтингейл, а Вестминстерский отдел по расследованию уголовных преступлений выделил ему в помощь двух констеблей, одним из которых оказалась моя старая знакомая, сомалийская террористка. Им никак нельзя было сообщать, что погибшие были бессмертными вампиршами и питались джазом. Поэтому докопаться до самого начала этой истории, то есть до событий времен войны, было моей задачей.

В 1941 году родители Симоны Фитцуильям, Шери Мансье и Маргарет Браун, она же Пегги, заявили в полицию о пропаже дочерей. Полиция, конечно, провела расследование, но в лучшем случае поверхностное. И неудивительно — город тогда был охвачен огнем. Я подумал, не отыскать ли ближайших родственников. Но что я им скажу? Что какая-то двоюродная бабушка, о которой все давно позабыли, погибла в «Парижском кафе» во время печально известной бомбардировки, но умудрилась обрести вполне себе приятное посмертное существование? И наслаждалась им, пока не появился я и не стал виновником ее смерти, теперь уже окончательной?

Однако мне удалось найти информацию о мисс Пэттернест, их учительнице музыки. После войны она пересекла Атлантику и поселилась вместе с некоей Сэди Вайнтрауб, техническим секретарем компании «Уорнер Бразерс», в ее миленьком коттедже в Глендейле.

Я также нашел людей, которые выросли в Сохо в послевоенные годы. Они помнили трех девушек, живших на Бервик-стрит. Кто-то считал их распутницами, кто-то — лесбиянками, но большинство просто не обращало внимания. В те времена для Сохо это было в порядке вещей.

Я обнаружил достаточно доказательств того, что сестры имели отношение еще как минимум к пятнадцати смертям джазовых музыкантов, а также данные о шестидесяти случаях, в которых они, возможно, повлияли на возникновение у людей хронических заболеваний и стали причиной краха их карьеры. Под последнюю категорию подпадал и мой папа. Но ни один из обнаруженных мной фактов не убедил меня, что Симона и ее сестры имели хоть малейшее подозрение о страданиях и смерти, которые они сеяли. Доктор Валид предпринял слабую попытку внушить мне, что Симона, возможно, полностью сознавала, к чему ведут ее действия, а я поддался на не очень-то, в общем, тонкую уловку монстра-социопата. Но я понимал, что доктор просто хочет меня поддержать.

Составив общее описание данного случая с примечаниями, я распечатал его и вместе со всеми сопутствующими документами сложил в папку-регистратор и отнес в секцию защищенного доступа общей библиотеки. Потом стер все данные из своего компьютера и изменил кодовый номер дела в базах данных «ХОЛМС» и Государственной компьютерной системы полиции. Возможно, какой-нибудь особо любопытный журналист, специализирующийся на независимых расследованиях, обратит внимание на то, что множество самых разных коронерских заключений о смерти объединяет одна и та же ссылочная метка лондонской полиции. Но, поскольку ни один из фигурантов этих заключений не был футболистом, поп-звездой или членом королевской семьи, то и беспокоиться на этот счет, я полагаю, не стоит.