Александр Сальников - Ученик царева арихметчика

Тут же за дверью раздался топот и лязг. В палаты вошла служанка. В руке «Яшкина баба» держала канделябр на три свечи. Их свет нервно плясал на ее коже из начищенной до блеска красной меди.

— Принеси рушник да таз с теплой водой, — скомандовал граф и повернулся к Киприянову. Василий изумленно разглядывал свой живот сквозь прореху в штофном камзоле. Металлическая кукла молча вышла. — Все не можете поверить? — вновь улыбнулся граф. Глубокая борозда меж его бровей разгладилась. — А ведь правду люди сказывают! Колдун я. И Гавриил тоже. — В глазах Брюса вспыхнули лукавые искорки. — Да и ты теперь колдун.

Потрясенный Василий молчал.

Граф коротко кивнул слуге. Апонец ловко подхватил со стола подсвечник с полупудовой свечой и встал Василию за спину.

— Прошу вас, Василий Онуфриевич. — Брюс щелкнул пальцами. Воск за спиной Василия отчаянно затрещал. Пламя вспыхнуло и высветило лицо графа из полутьмы комнаты. — Только ничего не пугайтесь!

Василий облизнул пересохшие губы.

— Вы видите? — Палец графа ткнул куда-то под ноги Киприянову. Рубин на печатке сверкнул алым.

Василий опустил взор и увидел свою тень на каменном полу. Она клубилась серой дымкой.

— Видите? — глухо повторил Брюс.

Василий кивнул.

— Ступайте! — приказал граф. — Наступите на свою тень, господин Киприянов! Сделайте шаг!

Василий повиновался и вновь очутился в сером мареве. На этот раз все виделось четче, лишь потеряло цвет, да пропал, смазался треск горящей свечи. Голос же графа звучал четко и ясно:

— Нас много, Василий Онуфриевич. — По фигуре Брюса пробегали золотистые всполохи. Яркое желтое свечение сетью покрывало все его тело. — Но мы не все похожи. Есть такие, как Гавриил, — на лице графа проступила лукавая улыбка. — Покажи ему!

Василию почудилось, что серая пустота позади всколыхнулась.

— Обернитесь, — мягко сказал Брюс.

Сил противиться у Василия не было. Он медленно оглянулся и едва смог сдержать крик: позади, держа в покрытых черной щетиной лапах тяжелый подсвечник, стоял гигантский паук.

— Он перевертыш. Там, где он родился, его племя зовут «цутигумо». Слабые маги, но великие воины.

Чудище щелкнуло жвалами. Василий поспешил отвернуться.

— А есть такие, как мы, — продолжал граф, улыбаясь. Ошарашенная рожа Василия его, должно быть, зело веселила. Брюс развел в стороны руки, золотая сеть вспыхнула ярче. — Те, кого Господь наградил не только даром Иного, но и даром озарения. Те, кому позволено ведать тайноведение Вселенной!

Киприянов уставился на свои руки. Сквозь кожу начала проступать бледным золотом похожая сетка.

Откуда-то издалека донеслись тяжелые шаги. В комнату вернулась медная кукла. Служанка несла в руках таз с парящей водой. «Яшкина баба» подошла к графу и замерла.

— Этой ночью я обратил вас, Василий Онуфриевич. — Брюс окунул ладони в таз и принялся с усердием оттирать пальцы. — Вы умерли для этого мира и родились для мира иного.

Граф придирчиво осмотрел кончики ногтей и сдернул с шеи служанки свежий рушник.

— Досадно, что это свершилось при столь скорбных обстоятельствах. Будь моя воля, я бы сделал это, когда вы набрались бы сил. — Брюс приблизился к Василию. — Теперь же вам вряд ли стать сильным магом, но мне нужна любая помощь.

Слова Брюса не умещались в голове. Мир словно перевернулся.

— Скажите, Василий Онуфриевич, — граф кивнул на служанку, — что вы видите?

Василий не видел ничего нового. Механическая кукла в длинной шлафорке и мятом чепце держала таз.

Киприянов покачал головой.

— Вы еще очень слабы, — протянул граф. — Откройтесь! Пусть башня напитает вас силой! Сегодня вы щедро полили ее гранит своей кровью!

Теплая волна ударила Василию в пятки, и он увидел, как истончается на кукле одежда, как исчезает ее медная кожа и под ней появляются шестеренки и тяги. Они крутятся и толкают друг друга.

— Видите? — зазвенел над самым ухом голос графа.

А в самой глубине металлического нутра бежал внутри центральной шестерни маленький, в четверть аршина, человечек. Кожа его светилась изумрудной зеленью.

— Это демон? — глухо проронил Василий.

Брюс расхохотался и довольно хлопнул в ладоши.

— Это гомункул. — Он схватил за плечи Василия и победно заявил: — И то, что вы его видите, Василий Онуфриевич, означает только одно. Вы годитесь мне в ученики!

Ларец принес Гавриил. Ему не нужно было ничего говорить. Прошлой ночью Василий проснулся от щемящей боли в груди и понял — граф перестал существовать. Связь между учителем и учеником будто кто-то перерезал.